Объявления и Пляжевая улица

Вокзал в Парголове обшарпан, но хранит остатки величия северного модерна. Приземистый, с двумя башенками. Маленький, а все ж монументальный. Строил его Бруно Гранхольм, один из создателей финского модерна. Зато печи в пустом помещении вполне музейные. Сияющие, изразцовые. Но я заглянул в маленький вокзальный зальчик не ради печей.

Зальчик был пуст. Все двери и окошко кассы — заперты. Я вышел на перрон под дождик. Одинокий, грязноватый, похмельный мужик тянул из банки пиво. Я задал тот самый державинский вопрос: мол, где тут у вас? Мужик смерил меня взглядом и мгновенно процитировал Довлатова: «Вам? Везде…»

Не буду задерживаться на этом эпизоде, ибо мой путь лежал к Парнасу. К горе муз, насыпанной руками крепостных.

Дорога шла вверх. Я с литераторским удовольствием читал объявления. «Откачка канализационных засоров. Услуги илососа». По-моему, эвфемизм. В канализационных засорах отсасывают все же не ил… По правую руку я увидел другое объявление, и на меня дохнуло то ли Диким Западом, то ли советским концлагерем. «Стой. Стреляют без предупреждения. Проход и проезд запрещен». Я поспешил дальше по парголовской улице Ломоносова.

Ее пересекла улица с дивным названием — Пляжевая. Сломанные слова бывают на редкость красивы. Грамотно было бы Пляжная, но Пляжевая — лучше. И вообще хочется произносить это прилагательное так, как произносила существительное «пляж» Марина Цветаева: плаж. Плажевая улица, хорошо.

«Почтовый ящик» графа Шувалова

Парк начался со взгорка. Там, где улица Ломоносова впадала в Заводскую. Дом с дорическими колоннами, а по ту сторону — взгорок, сосны и ели. Парк Шувалова, фаворита Елизаветы Петровны, мецената, друга и покровителя Ломоносова. Это ему Ломоносов посвятил оду о стекле. Со знаменитым зачином: «Неправо о вещах те думают, Шувалов, // Которые стекло чтут выше минералов».

Мызу Паркала подарила Шувалову Елизавета, «дщерь Петрова». Вокруг мызы были деревеньки с гоголевскими до Гоголя названиями: Торфяновка, Заманиловка. Крепостные из этих деревенек рыли пруды, насыпали холмы. У самой своей усадьбы Шувалов повелел насыпать самый большой холм и назвал его Парнас. Олимпом назвать как-то постеснялся, а Парнас — гора муз, почему бы и нет. 
Парнас стоял в полной неприкосновенности до 25 октября 1991 года. Дата славно совпала, согласитесь.

Дело в том, что крепостные графа Шувалова не только рыли пруды и насыпали холмы на холмах. Романтизм так романтизм. Должна быть третья составляющая: озера, горы и пещеры, гроты, соединенные подземными ходами.

Парк был изрыт подземными ходами. По легенде (но в российских легендах, анекдотах и сплетнях часто скрывается не-ожиданная истина) у подземных ходов Шуваловского парка было прагматическое, хотя и не без романтизма, назначение. Здесь располагалось КБ, или НИИ, или, чтобы уж совсем близко к оборонке, «почтовый ящик» графа Шувалова.  Здесь разрабатывали и производили опытные экземпляры его знаменитых пушек, мощных «единорогов», в немалой степени обеспечивших победу русской армии над армией Фридриха II в битве под Кунерсдорфом.

Под Парнасом тоже была пещера, и от нее шел подземный ход. 25 октября 1991 года малолетние спелеологи залезли в пещеру. Их завалило. Прибыли спасатели. Срыли пол-Парнаса и выволокли исследователей на свет божий. Почти все подземные ходы Шуваловского парка теперь засыпаны. А может, и нет.

Гул над лесом

Я вошел в парк. Скорее — в холмистый лес. Вошел и услышал гул. Гул был ровный, зловещий, я бы не сказал, что фабрично-заводской, скорее научно-фантастический или мистический. Чудо — оно остается чудом, рационально объясненное или не объясненное.

Вообще-то я догадался, откуда этот гул. В бывшей усадьбе создателя «единорогов» располагается ВНИИТВЧ им. Вологдина. Исследуют токи высокой частоты. Вот они и гудят. НИИ стоит на холме, окруженный решеткой, сквозь решетку и желтые деревья видны здания. Ампир, северный модерн. Все, как полагается в долго развивающейся барской усадьбе, ставшей научно-исследовательским институтом; надо полагать, тоже оборонного значения.

Где-то неподалеку должна быть гора Парнас. Я обошел решетку по периметру. Со всех сторон оглядел осеннюю сквозящую красоту. Горы не нашел. Зато увидел церковь Петра и Павла, построенную братом Карла Брюллова.

Поль Валери писал, что Европа кончается там, где стоит последний готический собор. Он имел в виду Польшу, конечно, но знать не знал, что в далекой России есть два готических храма. Один в Петергофе — церковь Александра Невского, что, если учитывать деятельность верного союзника монголо-татар, несколько забавно и даже иронично. Другой в Парголово, неподалеку от ВНИИТВЧ имени Вологдина.

Строго говоря, в отличие от петергофской церкви — точной уменьшенной копии типичного готического собора — церковь Петра и Павла куда своеобразнее и не то чтобы совсем готика… Я как-то по телевизору видел выступление великой джазовой певицы Эллы Фицджеральд. Старая негритянка в какой-то момент взяла высочайшую ноту и не довела до конца руладу. Подняла руку и так помахала ею в воздухе: дескать, помните, как я когда-то? Зал взорвался аплодисментами. Вот такое же напоминание, такое же архитектурное мановение — церковь Петра и Павла в Шуваловском парке. Мол, помните, как это в Европе? Во Франции? Вот так приблизительно…

Варвара Шувалова, праправнучка графа Шувалова, построила эту церковь в память о своем умершем муже, французе. Целиком его имя не поместится в одной строчке, так что назовем его сокращенно Адольф Полье. Тем паче что аллею, которую прорубили от церкви к деревне Торфяновке, назвали Адольфовой аллеей.

Она странно красива, эта небольшая церковь. Облицована пудожским гранитом. А это и впрямь волшебный камень: он меняет цвет в зависимости от освещения. В осенний день сквозь мелкий сеющийся с неба дождичек церковь едва ли не светилась. В советское время в ней сначала была физиотерапевтическая лаборатория при санатории РККА, потом лаборатория при ВНИИТВЧ. В 1977-м физики решили отдать памятник архитектуры государству. Отремонтировали на средства института то, что могли, и отдали, надо полагать, в министерство культуры.

Во время перестройки ее вернули РПЦ. Восстановили. Забавно, что в этом архитектурном напоминании о Европе венчались самый русский из композиторов Римский-Корсаков и Надежда Пургольд. Шафером был Модест Мусоргский.

На Парнас я все-таки поднялся. То есть на пол-Парнаса, скорее, на четверть Парнаса. Ровно столько от него осталось. В результате спасательных работ 25 октября 1991 года получилось нечто вроде кратера. Из холма, насыпанного крепостными, выгрызли середину. У самого подножья было видно углубление, залитое бетоном. Видимо, тот самый подземный ход, куда ухнули малолетние бедолаги.

Я поднялся и увидел под собой плоские, засыпанные листьями пруды, уток, идиллически плавающих среди желтых листьев, вдали — новостройки, подъемные краны и прочую урбанистику. Обернулся и увидел лес, то есть парк, ставший лесом, над которым стоял гул токов высокой частоты.