Вариативность ударений в русском языке позволяет чуть ли не любое слово превратить в маленькое стихотворение. «Кладбище» (ударение на первом слоге) — слово как слово, обычное. Но ударьте на предпоследний, какая элегия зазвучит! КладбИще. Разумеется, смиренное, какое же еще?

Остров среди болот и «Золотой ключик»

Суосаари. Кто-то переводит этот топоним — «болотистый остров», кто-то — шикарнее: «остров среди болот». Я склоняюсь ко второму варианту из-за фантастической картины, возникающей, лишь только произносишь эти слова: болота, болота, трясины, непролазные, чавкающие, а посреди них — твердая земля, деревья, огороды, деревня. Он и вернее. Топоним-то относится к месту, вокруг которого никаких водных преград не было, одни болота.

Топоним финский, русифицирован он был шипяще: Шушары. Хотя сам поселок под Петербургом был финским настолько, что до 1939 года, до начала войны с Финляндией, в поселке оставались национальный финский поселковый совет и финская школа. Потом — репрессии за фактически проигранную огромным Советским Союзом войну, и финнов в поселке почти не осталось. Кое-кто остался, конечно. Например финский и русский писатель и переводчик Роберт Виронен, он родился и некоторое время жил в Шушарах. Ныне — в Хельсинки.

Шушары лихим скоком впрыгнули в русскую литературу и остались в ней. Все равно как Бармалеева улица на Петроградской («Я знаю, кто такой Бармалей, — сказал Чуковский, — это злой разбойник, коварный пират»).

Недалеко от Шушар, в тогдашнем Детском Селе (ныне город Пушкин), в тридцатые годы жил «красный граф» Алексей Толстой. «Краснота» графа весьма сомнительна. Выпущенный в Париж, он уговаривал Бунина вернуться в Россию, используя такие аргументы: «Ваня, да плюнь ты на эту нобелевку — от нее уже ничего не осталось. Возвращайся! Я живу, как в Российской империи не жил. В Париж вот приехал. У меня особняк в Царском Селе, машина с шофером. Гонорары — полистажно и потиражно. А знаешь, какие тиражи в СССР? Миллионные, плюс переиздания. Приезжай...»

Согласитесь, очень такие… революционные уговоры. Надо отдать должное Ивану Бунину. Он позднее писал: «Я с восторгом смотрел на это мощное, талантливое, красивое, циничное… животное». Настоящий писатель, что тут скажешь. Слушает такое и думает: «Какая фактура! Какой персонаж!»

Почему в 1935 году, в пору работы над «Хождением по мукам», после тяжелейшей болезни, Алексей Толстой вспомнил о своей давней, еще эмигрантской службе, когда он был главным редактором просоветской «сменовеховской» берлинской газеты «Накануне», — бог весть.

В 1923 году поэтесса и переводчица Нина Петровская (прототип Ренаты в романе Брюсова «Огненный ангел») принесла в редакцию издательства «Накануне» свой перевод романа-сказки Карла Коллоди «Пиноккио». Про приключения мальчугана из дерева, хулигана и обормота, который, пройдя через все испытания, становится хорошим мальчиком во всех смыслах, то есть из живой говорящей куклы превращается в человека. Перевод был (как говорят редакторы) «сырой». Толстой его отредактировал и сильно сократил. Книжку издали в Берлине, уже когда Толстой вернулся в СССР.

Нина Петровская, муза Андрея Белого и Валерия Брюсова, покончила с собой в Париже в 1928 году — в нищете, в полной безнадеге, скрашиваемой наркотиками и водкой. В 1935 году Алексей Толстой выкарабкивается из смертельной болезни, прерывает работу над романом (за который сталинская премия светит) и вспоминает о сказке, которую перевела муза Андрея Белого и Валерия Брюсова. И принимается писать свой вариант истории лихого деревянного хулигана и обормота. Да еще называет эту историю интимно-знаково: «Золотой ключик». (Золотой ключ на лазоревом поле — герб графского рода Толстых.)

Не рискую предположить, что его побудило. Может, одна из тем «Хождения по мукам»? Великую империю грохнула оземь расслабленная, декадентская элита, а подняло империю… хулиганье, заряженное силой жизни, несмотря ни на что, энергией, витальностью. И в этой возрожденной империи он (граф) — будто рыба в воде: особняк, машина, гонорары, слава. (Все же рискнул и предположил.)

Это не более чем сомнительное предположение, но вот исток имени злобной крысы Шушары, которая сторожит потайную дверцу за нарисованным очагом в каморке папы Карло, известен. Алексей Толстой часто мотался по самым разным делам из Детского (Царского) Села в Ленинград. Не на поезде, разумеется. Будет он, в самом деле, толкаться с плебсом в горячей духоте вагона, с людьми без имен, «слившись с ними, как слово и слово на моем и на их языке». Он — в собственной машине, с шофером. Однако — незадача и затор. На железнодорожном переезде у станции Шушары — шлагбаум. Стой и жди. В миг неприятного ожидания в удобном авто графа посетила мысль: так вот как зовут злобную крысу, не пускающую Буратино к заветной дверце! Зловеще-шипяще — Шушара. Когда узнаешь, из какого сора растут (не ведая стыда) беллетристические открытия, понимаешь: сор не менее интересен, чем стихи, из него произросшие.

Квакер-мелиоратор

Знал бы «красный граф» (впрочем, графство его так же сомнительно, как и «краснота»), кто осушил местность, по которой неслось его авто из Детского Села в Ленинград; знал бы, кто похоронен на шушарском смиренном кладбИще под плитой с надписью на английском языке, всенепременно написал бы отличный исторический рассказ. Исторические, фантастические, сказочные тексты получались у Алексея Толстого лучше всего. Беллетрист от Бога. Воображение работало на все обороты и одевало себя в зримые для читателя слова.

Местность вокруг Шушар (и не только, еще и на Охте, и вокруг Волкова кладбища) осушил и привел в порядок, годный для человеческого житья, английский квакер, путешественник и миссионер Дэниэль Уилер (Вилер, по-русски), 1771–1840.

В 2014 году переулок в Шушарах был назван его русифицированной фамилией: Вилеровский переулок.

Надобно пояснить, кто такие квакеры. Радикальное, революционное крыло пуританизма в годы Английской революции. Мы равны перед Богом, значит, и между собой тоже равны. Христос заповедовал трудиться и не копить имущества. Значит, мы и будем трудиться и не скопидомничать. Нет и не может быть никаких обрядов, никаких жрецов-священников; внутри каждого из нас — свет Бога, надо только его обнаружить. Для середины XVII века это было чересчур даже для революционеров. Квакеров преследовали. Их основателя, Джорджа Фокса, судили. На суде Фокс сказал, что он ощущает в себе «трепет перед Богом», а судящие его этого трепета не ощущают. За что судья обозвал Фокса «трепетуном», по-английски — «квакером». Последователи Фокса с гордостью приняли эту оскорбительную кличку. (Такое случается. Оскорбительные прозвища становятся гордыми самоназваниями. Гезы («оборванцы»), санкюлоты («беспортошные»), наверняка что-нибудь и сами вспомните.)

Постепенно революционность у квакеров выветрилась. К началу XIX века — одна из протестантских конфессий. К ней и принадлежал Дэниэль Уилер. Он был морским офицером. Попал в шторм. Чудом уцелел. Решил, что Бог спас, но ушел не в монастырь, а в квакеры. Стал миссионером и мелиоратором. В 1817 году он приехал в Россию, в Петербург, и, засучив рукава, взялся за работу мелиоратора. Привез с собой всю семью и 20 человек квакеров. За 11 лет 3000 акров земли (более 1,5 тысячи гектаров) вокруг Петербурга были осушены тщанием английских квакеров. Были созданы образцовые фермы на Охте и в Шушарах.

В 1828 году Дэниэль вместе со своим сыном Уильямом отправился миссионерствовать на Тихий океан: Полинезия, Новая Зеландия, Австралия, потом к индейцам Северной Америки. В своих мемуарах Уилер писал: «Божественная любовь научила меня, что все страны — моя страна, все народы — мой народ». Это перефразировка высказывания христианского святого, Василия Великого: «Для нас, христиан, всякая чужбина — отечество, и любое отечество — чужбина». В России (в Шушарах) остались жена и дочь Уилера. Перед отъездом в миссионерское путешествие Уилер выпросил у Николая I участок рядом с Шушарами под квакерское кладбище. Шушарское кладбище было первоначально квакерским…

В 1832 году Дэниэль Уилер вернулся в Россию. В том же году умерла его жена, Джейн, в 1837 году умерла дочь. Их похоронили на шушарском кладбище. Могилы сохранились, отреставрированы на средства фонда майора в отставке, предпринимателя и мецената Грачьи Погосяна. Дэниэль Уилер, похоронив дочь, снова отправился миссионерствовать в Северную Америку. Умер в 1842 в Нью-Йорке, где и похоронен. На могиле надпись: Daniel Wheeler from Shoosharry near Petersburg, Russia («Дэниэль Уилер из Шушар вблизи Петербурга, Россия»).

После смерти отца сын издал его воспоминания. Жаль, на русский не переведены. В Шушары не раз приезжала современная квакерша из Великобритании Клэр Дэмиен. Для этой протестантской конфессии наши Шушары — священное место, насколько для них, отвергающих всякую обрядность, то или иное место может быть священным. Впрочем, если подумать, то как раз для них те или иные места и могут быть священными по-настоящему…