Мобильная версия для смартфонов и планшетов

Вариативность ударений в русском языке предоставляет возможность чуть ли не любое слово превратить в маленькое стихотворение. Кладбище – ударение на первом слоге – слово как слово, обычное, привычное. Но ударьте это слово на предпоследний слог, какая элегия зазвучит! КладбИще. Разумеется, смиренное, какое же ещё?

Остров среди болот и Золотой ключик

Суосаари – кто-то переводит этот топоним – «болотистый остров», кто-то шикарнее: «остров среди болот». Я склоняюсь к второму варианту из-за фантастической картины, возникающей лишь только произносишь эти слова: болота, болота, трясины, непролазные, чавкающие, а посреди них твёрдая земля, деревья, огороды, деревня. Он и вернее. Топоним-то относится к месту, вокруг которого никаких водных преград не было, одни болота.

Топоним – финский, русифицирован он был шипяще: Шушары. Хотя сам посёлок под Петербургом был финским настолько, что до 1939 года, до начала войны с Финляндией, в посёлке был национальный финский поселковый совет и финская школа. Потом репрессии за фактически проигранную огромным Советским Союзом войну, и финнов в поселке почти не осталось. Кое-кто остался, конечно. Например, финский и русский писатель и переводчик Роберт Виронен, он родился и некоторое время жил в Шушарах. Ныне в Хельсинки.

Шушары лихим скоком впрыгнули в русскую литературу и остались в ней. Всё равно как Бармалеева улица на Петроградке. («Я знаю, кто такой Бармалей, – сказал Чуковский, – это злой разбойник, коварный пират»).

Недалеко от Шушар в тогдашнем Детском Селе (ныне город Пушкин) в тридцатые годы жил «красный граф», Алексей Толстой. «Краснота» графа весьма сомнительна. Выпущенный в Париж, он уговаривал Бунина вернуться в Россию, используя такие аргументы: «Ваня, да плюнь ты на эту нобелевку – от неё уже ничего не осталось. Возвращайся! Я живу, как в Российской империи не жил. В Париж вот приехал. У меня особняк в Царском Селе, машина с шофёром. Гонорары – полистажно и потиражно. А знаешь, какие тиражи в СССР? Миллионные, плюс переиздания. Приезжай...»

Согласитесь, очень такие … революционные уговоры. Надо отдать должное Ивану Бунину. Он позднее писал: «Я с восторгом смотрел на это мощное, талантливое, красивое, циничное … животное...» Настоящий писатель, что тут скажешь. Слушает такое и думает: «Какая фактура! Какой персонаж!»

Почему в 1935 году, в пору работы над «Хождением о мукам», после тяжелейшей болезни, Алексей Толстой вспомнил о своей давней, ещё эмигрантской работе, когда он был главным редактором просоветской «сменовеховской» берлинской газеты «Накануне» – бог весть.

В 1923 году поэтесса и переводчица, Нина Петровская (прототип Ренаты в романе Брюсова «Огненный ангел») принесла в редакцию издательства «Накануне» свой перевод романа-сказки Карла Коллоди «Пиноккио». Про приключения мальчика из дерева, хулигана и обормота, который, пройдя через все испытания, становится хорошим мальчиком во всех смыслах, то есть из живой говорящей куклы превращается в человека. Перевод был (как говорят редакторы) «сырой». Толстой его отредактировал и сильно сократил. Книжка была издана в Берлине, уже когда Толстой вернулся в СССР.

Нина Петровская, муза Андрея Белого и Валерия Брюсова, покончила с собой в Париже, в 1928 году в нищете, в полной безнадёге, скрашиваемой наркотиками и водкой. В 1935 году Алексей Толстой выкарабкивается из смертельной болезни, прерывает работу над романом (за который сталинская премия светит) и вспоминает о сказке, которую перевела муза Андрея Белого и Валерия Брюсова. И принимается писать свой вариант истории лихого деревянного хулигана и обормота. Да ещё называет эту историю интимно-знаково: «Золотой ключик». (Золотой ключ на лазоревом поле – герб графского рода Толстых).

Не рискую предположить, что его побудило. Может, одна из тем «Хождения по мукам»? Великую империю грохнула оземь расслабленная, декадентская элита, а подняло империю … хулиганьё, заряжённое силой жизни, несмотря ни на что, энергией, витальностью. И в этой возрождённой империи он (граф), будто рыба в воде: особняк, машина, гонорары, слава. (Всё же рискнул и предположил).

Это не более чем сомнительное предположение, но вот исток имени злобной крысы Шушары, которая сторожит потайную дверцу за нарисованным очагом в каморке папы Карло, известен. Алексей Толстой часто мотался по самым разным делам из Детского (Царского) Села в Ленинград. Не на поезде, разумеется. Будет он, в самом деле, толкаться с плебсом в горячей духоте вагона, с людьми без имён, «слившись с ними, как слово и слово на моём и на их языке». Он - в собственной машине, с шофёром. Однако – незадача и затор. На железнодорожном переезде у станции Шушары – шлагбаум. Стой и жди. В миг неприятного ожидания в удобном авто графа посетила мысль: так вот как зовут злобную крысу, не пускающую Буратино к заветной дверце, зловеще-шипяще – Шушара. Когда узнаёшь, из какого сора растут (не ведая стыда) беллетристические открытия, понимаешь: сор не менее интересен, чем стихи, из него произросшие.

Квакер-мелиоратор

Знал бы «красный граф» (впрочем, графство его так же сомнительно, как и «краснота»), кто осушил местность, по которой неслось его авто из Детского Села в Ленинград; знал бы, кто похоронен на шушарском смиренном кладбИще под плитой с надписью на английском языке, всенепременно написал бы отличный исторический рассказ. Исторические, фантастические, сказочные тексты получались у Алексея Толстого лучше всего. Беллетрист от Бога. Воображение работало на все обороты и одевало себя в зримые для читателя слова.

Местность вокруг Шушар (и не только, ещё и на Охте, и вокруг Волкова кладбища) осушил и привёл в порядок, годный для человеческого житья, английский квакер, путешественник и миссионер, Дэниэль Уилер (Вилер, по-русски), 1771-1840.

В 2014 году переулок в Шушарах был назван его русифицированной фамилией: Вилеровский переулок.

Надобно пояснить, кто такие квакеры. Радикальное, революционное крыло пуританизма в годы Английской революции. Мы – равны перед Богом, значит, и между собой тоже равны. Христос заповедовал трудиться и не копить имущества. Значит, мы и будем трудиться и не скопидомничать. Нет и не может быть никаких обрядов, никаких жрецов-священников; внутри каждого из нас свет Бога, надо только его обнаружить. Для середины XVII века это было чересчур даже для революционеров. Квакеров преследовали. Их основателя, Джорджа Фокса, судили. На суде Фокс сказал, что он ощущает в себе «трепет перед Богом», а судящие его этого трепета не ощущают. За что судья обозвал Фокса «трепетуном», по-английски - «квакером». Последователи Фокса с гордостью приняли эту оскорбительную кличку. (Такое случается. Оскорбительные прозвища становятся гордыми самоназваниями. Гёзы (оборванцы), санкюлоты (беспортошные), наверняка, что-нибудь и сами вспомните).

Постепенно революционность у квакеров выветрилась. К началу XIX века – одна из протестантских конфессий. К ней и принадлежал Дэниэль Уилер. Он был морским офицером. Попал в шторм. Чудом уцелел. Решил, что Бог спас, но ушёл не в монастырь, а в квакеры. Стал миссионером и мелиоратором. В 1817 году он приехал в Россию, в Петербург, и, засучив рукава, взялся за работу мелиоратора. Привёз с собой всю семью и 20 человек квакеров. За 11 лет 3000 акров земли (более 1,5 тысяч гектаров) вокруг Петербурга были осушены тщанием английских квакеров. Были созданы образцовые фермы на Охте и в Шушарах.

В 1828 году Дэниэль вместе со своим сыном Уильямом отправился миссионерствовать на Тихий океан: Полинезия, Новая Зеландия, Австралия, потом к индейцам Северной Америки. В своих мемуарах Уилер писал: «Божественная любовь научила меня, что все страны – моя страна, все народы – мой народ». Это – перефразировка высказывания христианского святого, Василия Великого: «Для нас, христиан, всякая чужбина – отечество, и любое отечество – чужбина». В России (в Шушарах) остались жена и дочь Уилера. Перед отъездом в миссионерское путешествие Уилер выпросил у Николая I участок рядом с Шушарами под квакерское кладбище. Шушарское кладбище было первоначально квакерским…

В 1832 году Дэниэль вернулся в Россию. В том же году умерла его жена, Джейн, в 1837 году умерла дочь. Их похоронили на шушарском кладбище. Могилы сохранились, отреставрированы на средства фонда майора в отставке, предпринимателя и мецената, Грачьи Погосяна. Дэниэль Уилер, похоронив дочь, снова отправился миссионерствовать в Северную Америку. Умер в Нью-Йорке в 1842, где и похоронен. На могиле надпись: Daniel Wheeler from Shoosharry near Petersburg, Russia” («Дэниэль Уилер из Шушар вблизи Петербурга, Россия»).

После смерти отца сын издал его воспоминания. Жаль, на русский не переведены. В Шушары не раз приезжала современная квакерша из Великобритании, Клэр Дэмиен. Для этой протестантской конфессии наши Шушары – священное место, насколько для них, отвергающих всякую обрядность, то или иное место может быть священным. Впрочем, если подумать, то как раз для них те или иные места и могут быть священными по-настоящему…