Любовь
неразделенно-разделенная

В России мало знают классика немецкой литературы второй половины ХХ века Арно Шмидта (1914–1979). Сейчас издана его самая знаменитая трилогия «Ничейного отца дети» (1951–1953): «Из жизни одного фавна», «Брандова пуща», «Черные зеркала». Это история жизни интеллигента в немецкой провинции времен нацизма (1939–1944), короткого периода англо-американской оккупации (1945–1946) и… после атомной войны, когда во всей Брандовой пуще чудом остались только означенный интеллигент, девушка Лиза и еще один человек. (Сатана ксенофобии, шовинизма, милитаризма, начальстволюбия, раз выпущенный в мир, не угомонится на двух разрушительных войнах, поставит точку над i — в этом геополитический смысл «Черных зеркал».) Итак, живет такой немецкий Стивен Дедал в немецкой провинции. Его тошнит от всего, в чем он живет. От лозунгов, парадов, всенародных празднеств, от беспардонного пропагандистского вранья, от всенародного ликования: «Судеты — наши! Прага — наша! Европа — наша!» У него есть своя нора — литература: Виланд, Деламотт Фуке, Эдгар По, Фенимор Купер, Аугуст Штрамм, Альберт Эренштейн, Гете (только не проза и не «Фауст»).
А те идиоты, которые поверили своему фюреру, пусть получат и распишутся
в получении. Когда в конце первого романа англо-американцы бомбят военный завод «Айбию», ничего, кроме злой радости, главный герой не испытывает. Тем более что под гром бомбежки ему отдается та, которую он желал все эти пять лет. Это важный момент во всех трех книгах, очень родственных «Улиссу» Джойса и главным героем, и методом изображения мира. Но есть принципиальное различие. Стивену Дедалу вообще никто не нужен. Он вполне одинок и потому вполне свободен. У немецкого Стивена Дедала есть дамы сердца во всех трех романах. Хищные, лихие красавицы. Они даже идут навстречу его желаниям. А потом оставляют его. Бытовые причины не обсуждаются: они и так понятны. Гораздо интереснее метафизические. «А зачем я ему? — как бы говорит такое дитя природы. — У него своя компания: По, Гейне et cetera… Ему с ними интересно. А мне скучновато…» Такая вот любовь.
 

Ничейного отца дети.
Шмидт А. —
СПб., 2017.

Любовь земная
и небесная

Удивительная книга. Реалистическая и мистическая. Печальная и смешная. Документальная и фантастическая. Чилийский писатель Эрнан Ривера Летельер написал повесть про похождения народного проповедника Доминго Сарате Веги (1897–1971) по прозвищу Христос из Эльки. Был такой в Чили в 1930–50-х годах странный человек. Бродил по деревням и поселкам в драном хитоне, проповедовал скорый конец света, излечивал прикосновением рук и собственноручно изготовленными снадобьями, раздавал брошюрки с собственными изречениями. Его били, арестовывали, клир его проклинал, над ним смеялись, его разоблачали, но… В него верили, ему верили. Даже если шутки ради подкладывали ему мертвецки пьяного шахтера и просили: «Воскреси!», а он, поддавшись на уговоры, «воскрешал» — и общий хохот был ему наградой, все одно — верили. Особенно если он после неудачи вылепливал такой афоризм: «Не забывайте, братья мои: гвоздь, возвышающийся над доской, так и нарывается получить по шапке». Ответ негодующим священникам прост, логичен и социологичен. Если ваша паства малограмотна (а то и неграмотна), больна (а нормального медицинского обслуживания нет), бедна, то в ней всегда будет жить вера в чудо, любовь к чудотворцу и… надежда на Страшный суд. Но книга не об этом. Книга о любви Христа из Эльки и набожной проститутки с прииска, разумеется, Магалены (Магдалены) Меркадо. Любовь, несмотря на ее во всех смыслах разделенность, остающуюся во всех смыслах чистой. Эпиграф к этой книге мне слышится из «Братьев Карамазовых». Помните, там Федор Павлович Карамазов благородно защищал свою любимую женщину: «Она много любила. А Христос за любовь прощал!» — «Христос не за такую любовь прощал!» — «Врете! И за такую!»

Искусство воскрешения.
Ривера Летельер Э. —
СПб., 2017.

Любовь к родному пепелищу

«Мы, оглядываясь, видим лишь руины» — взгляд, конечно, верный, но не варварский, а исторический. Особенно если история выдалась оглядывающемуся вроде русской — катастрофическая. Но она остается, история, вот что удивительно. Мы в ней существуем, как в некоей эманации действительности, как совершенно верно сказал однажды петербургский историк и журналист Лев Лурье. Только не всем дано эту эманацию осознанно почувствовать, а уж тем более сформулировать. Петербургский поэт Андрей Чернов таким счастливым (или несчастным, как посмотреть) свойством обладает. Его новая книга стихов «Человек империи» тому подтверждением. Историю страны, которая вплелась в твою личную историю, в историю твоей семьи, он передал с завораживающей точностью, с убедительной и мучительной любовью.

Человек империи.
Чернов А. —
СПб., 2017.