Но в последнее время дом как-то подтянулся, раздался вширь и помолодел.

От первоначальной постройки остались фундамент и сруб-пятистенок. Но его не видно, потому что дом обшит свежей вагонкой и внутри перестроен.

Одиссея ХайГоненов

Оказалось, все не просто так. Хозяин дома, Иван Зорин, объяснил: дом на улице Советов — самый старый в Токсово (ну, наверное, есть один-два ровесника). Его поставил еще в 1913 году прадед Фома Хайгонен. И если бы не советская власть — быть бы Ивану Хайгоненом.

Он — из ингерманландцев. Так называются финны, исторически селившиеся между Ладогой и заливом (см. врезку). Исторически Токсово — обычная финская деревня; финны строились здесь в основном в 1920–30-е годы. Землю Хайгонены распахивали «от горки до озера» (я прикинул — гектара полтора-два). В войну всех Хайгоненов выселили в порт Тикси на 10 лет. Потом в Петрозаводск. Дом заняли беженцы. Но по суду в 1953 году прежним владельцам удалось вернуться в свой старый дом. Участок, правда, съежился до 13–14 соток.

Теперь в доме и живут четыре поколения: Иван с женой Надей, дочка Нюша, брат, мама, бабушка... Бабушка по-русски умеет, но не хочет. Ухаживает за козами, бормоча под нос что-то по-фински. С козами двор делят два грузовика, легковушки, мотоцикл и два снегохода — прогулочный и спортивный. Такое смешанное хозяйство.

Ненужная Финляндия

В нынешнем Токсово, считает Иван, стало тесно и суетно: слишком много людей и машин. Зорины подумывают завести дачку где-нибудь на Ладоге. Есть у них и городская квартирка, «двушка» в «хрущевке» на Белоостровской. Оба работают в городе (Иван — в стомато-логической клинике, Надя — финансист в строительной фирме), так что квартира выручает: не каждый день ездить. Но главная жизнь происходит все-таки здесь, в Токсово.

Хотя народу действительно прибавляется с каждым годом: летом тусуются, зимой на лыжах. Заметно больше стало таджиков, работающих на бесчисленных токсовских стройках. Некоторые уже осели стационарно…По субботам во дворах готовят не шашлыки, а плов.

Происходит смена старого населения. Многие разъехались в начале 1980-х, когда давали квартиры в новостройках, другие (которые ингерманландцы) переселились в Финляндию.

Спрашиваю у Ивана:

– А ты почему не уехал?

– А что там делать? Туда надо ехать умирать.

Обновленный дом, вложенные время, силы и деньги привязывают семью к Токсово еще прочнее.

– В двухкомнатной квартире довольно-таки сложно строить семейные отношения, — говорит Надя.

Чтобы не текло

– Какую идею закладывали в реконструкцию дома? — спрашиваю.

– Да никаких идей не было, — говорит Иван. — Чтобы крыша не текла и было тепло. Ну и, конечно, в какой-то момент стало слишком много гостей и мало места. Это напрягает.

– Как и что делать — решали вместе?

– Женские идеи в принципе не рассматривались, — неполиткорректно отвечает Иван. — Нельзя. Иначе строительный проект потерпит фиаско. Влияние было, но опосредованное. Надо было перестроить дом

— ну и перестроили.

– Разногласия случались? — спрашиваю Надежду.

– Были, конечно, — говорит Надя. — Он хотел наверху сделать три маленькие комнаты, а я — одну большую.

– Ну и что получилось?

– Одна большая… У меня никогда не было такого пространства. Эта комната — как вся наша квартира на Белоостровской... 

Ситуативный минимализм

Большую часть времени и постоянные обитатели дома, и гости проводят на капитально перестроенной веранде.

– Потому что здесь кормят, — констатирует Иван.

Из прежнего сохранились основная планировка да печка — наверное, ровесница дома.
Появился новый центр притяжения — камин на втором этаже.
Пространство дома разделилось на публичное и личное. Еще не хватает комнаты для гостей — может, снести сарай во дворе и построить гостевой домик пять на шесть? (Ремонт — такая штука: стоит только начать.)

С интерьерами Зорины особенно не заморачивались. Минимальная мебель, занавески. «Дизайн рождается из функциональности», — констатирует Иван.

Ходить по магазинам, тратить время… Вот поехали в Приэльбрусье, в Чегет кататься на лыжах, спустились на поляну — а там как раз продают большое меховое покрывало…

– В какой-нибудь «Карусели» покупать не хочется, да и времени жалко, — говорит Надя. — Так постепенно все и обрастает какими-то вещами, безделушками, фотографиями. Это происходит случайно — так и должно быть.

Загородная философия

– Так все-таки город или пригород? — спрашиваю я.

– Дом и квартира — совсем разные вещи, — замечает Иван. — Квартира — это телевизор и спать. А здесь — горка рядом, камин, лыжи… Правда, каждое утром возникает вопрос: а так ли надо ехать на эту работу? Это проблема — утром заставить себя выехать. Особенно летом, в 10–11, когда все на пляж, а ты на работу по этой духоте…

– На загородную жизнь подсаживаешься, — подтверждает Надя. — Я теперь не могу долго находиться в офисе. Ценности, имидж, супермашина, гонка за все лучшим и лучшим — все это отходит на второй план. Входишь в квартиру, и первое желание — выбить окно. В квартире воздух совсем другой.

– Нет, наверное, нужна такая гарсоньерка — чтобы потусоваться, — возражает Иван. — У многих обитателей Токсово есть квартира где-нибудь на Гражданке.
Внешняя жизнь все равно вторгается в уютно обустроенное пространство. Вот недавно возникла новая проблема: власти задумали расширять дорогу. Для строящегося олимпийского лыжного центра. Проект курирует могущественное Управление делами президента.
Расширять будут и за счет придорожных участков — в том числе.

– У нас еще дом подальше стоит, а у соседей — просто машины в окна будут въезжать, — говорит Иван. — Щепки от этого про-екта полетят большие. И криво. Могут отрезать кусок — для государственных нужд.

к сведению

Древняя Ижора (по-шведски Ingermanland, по-русски Ингерманландия) представляла собой территорию по обоим берегам Невы между Ладожским озером и Финским заливом площадью примерно в 15 000 кв.км и получила свое название от левого притока Невы реки Ижоры (по-фински Inhere).

Этноним «инкери» — «финны-ингерманландцы» (по-фински inkerisuomalainеn, inkerilainen) после Столбовского мира 1617 года стал относиться к переселившейся на территорию Ингерманландии этнической группе, говорившей на финском языке и исповедовавшей евангелистскую веру. Финнов-инкери (ингерманландцев) даже ученые часто путают с ижорцами, а это неправильно.

Русское население в этих местах стало значительным по численности лишь после Северной войны (1700–1721 годы).

Дмитрий Синочкин