1541
0
Елисеев Никита

Собачья пора

По холодному саду хищно скользят пушистые (чтобы защититься от холода) кошки. Кошкам идет быть бездомными. Они делаются еще хищнее, еще грациознее. Собакам быть бездомными не идет. Они делаются еще печальнее. В осеннюю пору я чувствую себя брошенным псом. Хочется забиться в теплую нору (рифма случайна) и там согреться. Книга — лучшая нора для человека. Даже мрачная книга.

Косматые сумерки

 

Лучше, чем сказала об этом поэте его антипод, героиня русской поэзии ХХ века, да и вообще героиня Наталья Горбаневская, — не скажешь: «Стихи Валерия Шубинского я знаю давно — скоро уж тому лет 20. Есть в них черта… сохраняющаяся от самых ранних стихотворений и до сих пор: глубокая погруженность внутрь, не обращение нараспашку к миру, а вбирание мира в себя, и там, в глубине, проращивание мира — стихами. И мир действительно прорастает».

С подлинным верно. Такая обращенность внутрь объяснима… социологически. Валерий Шубинский — из совсем уж позднего самиздата, из косматых сумерек накрененной набок империи, когда внешний мир изолгался до последней степени. Глаза бы не смотрели, уши бы не слушали. Вобрать в себя мир и выплеснуть то, что не столько увидел, сколько почувствовал. Впрочем, зрение у Шубинского, как у всякого поэта, зоркое. Всякий, кто хоть раз бывал в Кронштадте, узнает город в сюрреалистических стихах «Осень в Чумном форте» и «Балладе небалладе». Всякий, кто хоть раз бывал в Киеве, сходу узнает в стихотворении «Кот & Co» «полурыбами облепленное здание, а под ним провал» — да,  великое творение украинского Гауди, архитектора Владислава Городецкого, «Дом с химерами» над обрывом, первое здание в мире, целиком построенное из бетона. Есть у Шубинского еще одна особенность (помимо зоркости, вообще-то, свойственной не только поэтам, но и сюрреалистам). Мрачная, безулыбочно-обериутская поэтика втиснута в бодрый, едва ли не маршевый ритм. Как правило, это гумилевский дольник, оказавший влияние чуть не на всю советскую поэзию. «Никто пути пройденного у нас не отберет», как бы ни брезговал Валерий Шубинский (впрочем, теперь он, насколько мне известно, не так уж чтобы совсем уж брезгует) советской поэзией, но Симонова, Тихонова, Багрицкого он в детстве, отрочестве читал. Отсюда — дивный оксюморон: образность мрачная, а ритм веселый: «Блестит индастриал, пахнет луна, / дрожит поплавок баркаса, / и вскоре гроза, но она не страшна / над лужей мсье Карабаса»! Впрочем, это мои впечатления от сборника стихов Валерия Шубинского «Темная ночь». Поэзия — многогранна. Каждому реципиенту та или другая грань по-разному вонзается в душу.

 

Шубинский В. Темная ночь. — М., Новое литературное обозрение, 2020. — 208 с.

 

Наблюдатель

 

Лев Усыскин из одной литкомпании с Валерием Шубинским. Хотя писать (и писать прозу, не стихи), он стал в пору пост-перестройки, тогда же и печататься начал. Первая его публикация — фантасмагорический, иронический роман о Гражданской войне «Хроники Фрунзе», в котором гражданская абсолютно точно изображена, как война всех против всех. Вообще, проза Льва Усыскина или откровенно фантасмагорична, или строго, жестко реалистична. Он — наблюдатель жизни позднего застоя, перестройки и пост-перестройки. Удивительность его наблюдательной (реалистической) прозы в том, что под четким каркасом реалистического описания ощутимо что-то таинственное, страшное (как и все таинственное), что-то, что словами не скажешь. Как в рассказе «93-й год» о детской любви главного героя, ленинградского (то есть уже петербургского) мальчишки к девочке-беженке из Баку, дочке смешанной семьи: отец — интеллигентный военный  азербайджанец, мать — армянская учительница. Ни тот, ни другая не захотели воевать ни за армянский Арцах, ни за азербайджанский Карабах. Жуткая гибель отца, эмиграция матери с детьми в Америку (а где еще спасаются?) — описаны со стороны, с двойной стороны: сначала — мало что понимающего мальчишки, потом — почти все понимающего взрослого, вспоминающего свою первую любовь. В общем, я рад, что сборник рассказов Льва Усыскина «Чарующий озноб свободы» вышел в свет. Рассказы лучше читать подряд, так, как они расположены. Не то чтобы нарисуется некий ясный сюжет — нарисуется неясный, тот, который словами не скажешь.

 

Усыскин Л. Чарующий озноб свободы. — СПб., Т8, Издательские Технологии/Пальмира, 2020 — 246 с.

 

Нуар

 

В СССР существовал уникальный устный жанр. Пересказ фильмов. Допустим, человеку посчастливилось увидеть польский, венгерский, чешский, а то и американский фильм, который в СССР не демонстрировали или демонстрировали на закрытых (для избранных) показах. Мастера этого жанра достигали настоящих чудес выразительности. Когда я в первый раз смотрел «Человек из железа» Вайды, мне казалось, что я этот фильм уже видел, так хорошо мне его пересказали. Это я к тому, что российских киноведов еще потому так интересно читать, что в жанре (пересказе фильмов) они — виртуозы. Ты можешь не соглашаться с их рассуждениями, выводами, концепциями, но тебе будет интересно. Тебе устно покажут фильмы. Вот и мне, во многом не согласному с Виктором Мазиным, было интересно читать его книгу про самый сильный, самый живой и потому самый трудноопределимый жанр низового, массового, популярного кинематографа: нуар. Уж больно славно он пересказывает: «Двойную страховку», «Леди-призрак», «Женщину в витрине». Аж посмотреть или пересмотреть захотелось.

 

Мазин В. Телефон-нуар. — СПб., Сеанс, 2020. — 320 с.              

если понравилась статья - поделитесь: