414
0
Елисеев Никита

Опоздавшие в Лету

Сейчас за окошком — вымокший под осенним мелким дождичком сад, в траве лежат крутобокие яблоки, а вы вот читаете это — и, поди, уже белые мухи летают. Запаздывание. Вечно литераторы запаздывают. Фиксируем нечто, а оно уже прошло, наступило новое. Тут уж одно из двух: или угадал новое, или промазал. Или: «Ты гляди — попал!», или: «Ну, это было и прошло. Чего былое ворошить?» Дождик, садик, крутобокие, омытые дождем яблоки.

 

 

Душа времени

 

Издатель (поэт и переводчик) Игорь Булатовский с печальною улыбкой (впрочем, если он и улыбается, то всегда печально) говорил мне, что эта книга (Александр Ярин, «О старых, больных, некрасивых и безумных женщинах») из всех книг его издательства (Jaromir Hladik press) пользуется наибольшим успехом. Причем покупают ее не одни только старые, больные, некрасивые и безумные женщины.

В чем здесь дело, он не знает. Я — тоже. Книга — таинственна. Сборник рассказов, в середине чтения которого читатель понимает и замечает, что все персонажи этих рассказов встречаются друг с другом, друг друга пусть и шапочно, но знают. Наблюдают друг за другом, не в силах друг друга понять. Некоммуникабельность. Разрыв человеческих связей. Мы живем бок о бок друг с другом, но мы не друзья и не враги. Мы друг другу — другие.

Загадка этой книги чуток приоткрывается в последнем рассказе (или в последней главе?) сборника: «Леди М.». У каждого есть своя любимая пьеса Шекспира. У Дмитрия Быкова: «Троил и Крессида». У Григория Козинцева: «Король Лир». У меня: «Гамлет». У Александра Ярина (и Анны Ахматовой): «Макбет». И не потому только, что в трагедии описан узурпатор, самой логикой своего первого злодейства вынужденный громоздить преступление на преступление и шагать дальше и дальше по кровавой трясине. Но еще и потому, что этот преступник накануне гибели прозревает нечто в человеческой жизни, о чем и сообщает себе и зрителям: «Жизнь — это повесть, рассказанная дураком, полная шума и ярости, но лишенная смысла». Можно, конечно, возразить со злорадной улыбкой: «Это смотря какая жизнь и чья...», а можно и не возражать. Александр Ярин не возражает. Он фиксирует время. Протоколирует душу времени. Душа времени (по мнению Ярина) — даже не леди М., но старая, больная, некрасивая, безумная женщина, то есть ведьма.

 

Александр Ярин. О старых, больных, некрасивых и безумных женщинах. — СПб., Jaromir Hladik press, 2022. — 112 с.

 

Немцы и русские

 

Есть в нашем городе писатель Лев Усыскин. Во время карантина он плотно сидел дома и взялся перечитывать самую таинственную прозу Пушкина — «Повести Белкина». И решил поставить эксперимент: а что если по канве белкинско-пушкинских повестей написать свои? Может, тогда что-нибудь пойму в этих непрозрачных текстах? Gesagt — gemacht! Сказано — сделано! Написал цикл повестей: «Из рассказов Иоганна Петера Айхернхена» («Ивана Петровича Белочкина»). В четырех случаях из пяти эксперимент удался. «Мнимый лесник, или Превратности судьбы» («Барышня-крестьянка») — увы, неудача. От перемены пола персонажа сумма повести не меняется. Водевиль с переодеванием остается водевилем с переодеванием. В других четырех случаях читатель вслед за автором (Айхернхеном —Белочкиным — Львом Усыскиным) понимает по крайней мере две вещи. Первое: жанровый характер «Повестей Белкина». Это пародии на мрачную литературу немецкого романтизма. Самый точный в этом смысле рассказ — «Палач», где к одинокому палачу приходят его клиенты и, разумеется, уволакивают с собой. Самый мрачный, точный, безжалостный и неожиданный — «Метель». Пересказывать не буду. Сюжетный и психологический изворот в этом рассказе уж больно хорош. Второе: читатель вслед за Иоганном Петером понимает то, что давно поняла Анна Ахматова: «Повести Белкина» — заклинание судьбы. Настоящий автор (Пушкин) знает: ТАК не бывает, но умоляет судьбу — может, повезет? Может, случится чудо? Удача Льва Усыскина определена тем, что он или переместил действие рассказа в Германию («Палач»/«Гробовщик»), или сделал одним из героев немца, попавшего в Россию, с некоторым изумлением озирающего окрестность: «Вроде все то же, а… вот не то же... все же...» Здесь странное совпадение с глубокой мыслью великого русского писателя ХХ века, Фридриха Горенштейна. На всем пространстве Восточной Европы есть единый русско-немецкий котел. Ингредиенты этого котла (немцы и русские) в чем-то — полярно противоположные, а в чем-то — родные донельзя. Тема важная, не для короткой рецензии про великолепно сделанный литературный эксперимент.

 

Усыскин Лев. Из рассказов Иоганна Петера Айхернхена. — б. м., Издательские решения, 2022. — 102 с.

 

Классика абсурда

 

Это хорошо, что так мало места осталось. Рецензировать пьесы классика современной европейской литературы, венгра Петера Надаша, родившегося в 1942-м в Будапеште в семье еврейки и коммуниста, чудом (и добрыми, отважными людьми) уцелевших, как-то странно. «А этот Ионеско, знаете, неплохо пишет...» По сию пору русский читатель мог прочесть только прозу Надаша, его эссе, воспоминания и роман. Остается порадоваться, что сейчас и абсурдистские (страшные и смешные, как и положено) пьесы Надаша, может, тоже будут прочитаны русским читателем.

 

 

Петер Надаш. Пьесы. Пер. с венг. Оксаны Якименко. — СПб., Jaromir Hladik

press, 2021 — 320 с.     

 

 

 

если понравилась статья - поделитесь: