После дождя
Дожди утихли. Но в лесу мокро и чавкает. Грибы повылезли, но червивые. Даже подосиновики. Обидно. Лучше — с книжкой в саду, в шезлонге, среди сияния подсыхающей листвы и травы.
Предместье без финала
Исроэл Рабон, 1900–1941. Польский футурист. Идишистский писатель. Писал авангардистские стихи и бульварную прозу. (Жить-то на что-то надо...) Жил в Лодзи. В 1939 году перед самым захватом Лодзи немцами бежал в Вильнюс. Там и был убит в 1941-м. Из огромного количества бульварщины, написанной им для денег (впрочем, настоящий писатель никогда не пишет только для денег), два романа переведены на все европейские языки: «Улица» (1928) и «Балут» (1934). «Улицу» перевели на русский в 2014-м, «Балут» — в 2024-м. (Лучше поздно, чем никогда.)
В русском издании «Балута» к роману присовокуплено документальное повествование Рабона о первых днях Второй мировой в Лодзи. О первых бомбёжках, первых беженцах, обо всём том, что станет бытом для огромного большинства людей Европы из-за того, что один жестокий безумец решил повторить Первую мировую, а покорное ему население на этот повтор согласилось. Роман — сильный. Описывает жизнь еврейского предместья Лодзи без прикрас. Драки, пьянство, нищета, бесправие перед полицейскими. На этом впечатляющем фоне — судьбы еврейского подростка и относительного богача (по сравнению с соседями) Балута. Роман оказался неоконченным. Рабон так и напечатал его, не дописав. Почему? Мог бы ответить сам Рабон (если бы захотел), но его давно уже не спросишь. У меня есть предположение. Чем ближе к финалу, тем очевиднее, что у думающего подростка, остро чувствующего несправедливость окружающего мира, нет иного пути, чем в ближайшую ячейку польской компартии. Так карты ложатся. Такого расклада Рабон не хотел. Во-первых, зачем писать ещё один роман «Мать» про хулигана из рабочих предместий, который становится сознательным борцом за дело рабочего класса? Во-вторых, всё же футурист, авангардист, чего ради плестись в арьергарде Максима Горького? И, в-третьих, каким бы левым ни был Рабон, он не мог не видеть, что ничем хорошим превращение хулигана в сознательного борца ни для него, ни для его страны не кончилось. Поэтому вместо точки он поставил огромный вопросительный знак. И это хорошо. Мы же до сих пор живём под знаком вопросительного знака. Слепо стоим перед судьбою. И историей.
Исроэл Рабон. Балут: роман предместья. Перевод с идиша Е. Домниковой и В. Дымшица. — СПб., 2024. — 208 с.
Где достать гроб, или Княжна Маша
Опять нарушаю правила. (Правила существуют ещё и для того, чтобы время от времени их нарушать. По-моему...) Очень скоро будет переиздан «Берлинский дневник» княжны Марии Илларионовны Васильчиковой, 1917–1978, с обширными комментариями.
Княжна с 1940 по 1945 годы работала в МИД Германии, в отделе культуры (то есть пропаганды). Близко общалась с участниками заговора 20 июля 1944 года. Когда заговор не удался, почти всех заговорщиков перехватали и большую часть казнили, княжне удалось перебраться в Вену, поработать там в госпитале, потом княжна бежала от приближающейся Красной армии на территорию, занятую американцами. Вышла замуж за офицера американской контрразведки, будущего архитектора. В 1975 году её брат (сотрудник ООН), князь Георгий Васильчиков, уговорил издать сохранившиеся части её берлинско-венского дневника. Дневник был издан по-английски с весьма субъективными и неточными комментариями брата. Переведён на многие иностранные языки. В конце перестройки издан по-русски. Книга шла под ником: дневник участницы антигитлеровского консервативного сопротивления. Сейчас дневник переиздают.
При тщательном и внимательном чтении этого более чем интересного документа выясняются по крайней мере три вещи. 1. Называть посиделки с шампанским в компании антигитлеровско настроенных аристократов, а также гостевание в их имениях участием в Сопротивлении как-то уж слишком сильно. До 1943 года это скорее описание жизни «золотой молодёжи» при нацистах. После 43-го очень короткая и очень невнятная часть связана с заговором (весьма опосредованно), но основное – это бомбёжки сначала Берлина, потом Вены. 2. Прусским аристократам не нравился жлоб, хам и безумец Адольф Гитлер, но «ублюдочная» Веймарская республика и «похабный» Версальский мир им не нравились ещё больше, поэтому до определённого момента (для каждого этот момент был свой) они не просто были согласны на гитлеровскую диктатуру, но весьма продуктивно ей способствовали. 3. Сами заговорщики 20 июля 1944 года явно и ясно распадаются на три группы: убеждённые антинацисты (граф Йорк фон Вартенбург, близкий друг Васильчиковой, дипломат Адам фон Тротт цу Зольц); те, кто в начале были всецело «за», но (кто в 1934, кто в 1938, кто ещё позже) ужаснулись тому, какое чудовище оказалось у власти (бывший обер-бургомистр Лейпцига Гёрделер, граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, внук создателя первой Германской империи, Готфрид фон Бисмарк-Шёнхаузен), и те, у кого руки были по локоть в крови и кто понял: спасти себя можно только головой диктатора (начальник полиции Берлина, граф фон Хельдорф, командующий оккупационной армией во Франции, Штюльпнагель). Причём (и это объяснимо) наиболее решительно действовала как раз третья группа. Повторюсь, главное (и очень талантливое) в дневнике — описание бомбёжек. С обиженным таким рефреном: а нас за что? В самом деле, спокойно работали в пропагандистском отделе МИД, вечерами ходили в рестораны или на концерты Фуртвенглера и Герберта фон Караяна... и — бац, ни с того, ни с сего наше родное учреждение разбомбили. Бессмысленно и преступно. Глаз у княжны заметливый, перо умелое. Детали замечает. Например, весна 45-го в Вене. Город бомбят. В городе почти не осталось гробов. Генерал люфтваффе Фуггер фон Бабенхаузен приехал хоронить свою бабушку, бывшую гранд-даму венского императорского двора, личную подругу императора Франца Иосифа, графиню Нору Фуггер фон Бабенхаузен. А гробов нет настолько, что даже генералу люфтваффе их не достать. Княжна Мария Васильчикова идёт по разбомблённой Рингштрассе и видит: перед ней старик толкает тележку, а на тележке – гроб. Княжна ускоряет шаг, а потом останавливается. Она понимает, что хотела спросить у старика: «Где Вы достали гроб?» Во-первых, как-то неловко. Во-вторых, всякому, кто знаком с дефицитом, ответ известен: «Там уже нет...» Хорошая книжка. С комментариями ещё лучше...
Мария Васильчикова. Берлинский дневник, 1940–1945. — СПб., 2024.
если понравилась статья - поделитесь: