Офицер словесности

Пушкин писал: «Переводчики – почтовые лошади просвещения». Скорее, ломовики. Особенно это относится ко временам Советского Союза, когда страна была почти наглухо закупорена от всего мира. Переводчики проковыривали дырочки и щелочки в железном занавесе. Если бы не переведенные ими Хемингуэй, Фолкнер, Трумен Капоте, не то, что наша литература, наше общество было бы другим. Хуже.

Я по сей день не могу забыть, как в 14 лет прочел «Постороннего» Камю. С первой шокирующей фразы влип, и не отлипал до самого конца повести. Сразу запомнил имя-фамилию переводчицы – Нора Галь. Поэтому я сразу схватил в магазине ее книжку «Слово живое и мертвое». Схватил с тайным расчетом. Не может быть, чтобы человек, так владеющий словом, не писал бы что-нибудь для себя и о себе. Неужели только переводы? По прочтении книжки я зауважал Нору Галь еще больше. Застегнута на все пуговицы. Офицер словесности. Пишет только про свою службу: как надо переводить и как переводить не надо, как правильно работать со словом… Стоит ли, например, переводить значащие имена и названия? Стоит. Марк Твен в сатирическом очерке придумывает название нефтяной компании - The Trickle and Dried Up Oil Corporation. Пожалуйста - «Тек Ойл Да Вытек». По-моему, даже лучше, чем у Твена. Или как избавляться от «целого леса шипящих змей» причастий и отглагольных прилагательных. Всех этих «-вшей» и «-щейся», всех этих «лягушек, выкарабкивающихся из пруда»? Заменять глаголами.

Полезная книжка. Сейчас ведь пишут больше, чем читают. Ну, вот пусть лупящие по клавишам прочтут книгу ломовика просвещения и поймут, как лучше это делать. Честно говоря, я надеялся, что она расскажет про перевод «Постороннего». Не рассказала. Про перевод «Маленького принца» рассказала, а про «Постороннего» - почти ничего. Наверное, суровая повесть про человека, который не умел плакать, слишком близка офицеру словесности, чтобы подробно о ней рассказывать.

Галь Н. Слово живое и мертвое. – СПб., 2015.

Перещелк тумблера

Каюсь, полюбил детективы Б. Акунина. Лучшая повесть в новом сборнике «Планета воды» - вторая, «Парус одинокий». До самого конца не догадываешься, кто убийца. А когда догадываешься, тумблер щелкает, сцена озаряется другим светом, и ты понимаешь, что слушал одну историю, а она была совсем другая, с другим расположением фигур. В первой повести, «Планета Вода», поставлен славный литературный эксперимент: как из капитана Немо, благородного невидимого спасителя человечества сделать инженера Гарина, безумного талантливого диктатора. Худшая повесть, последняя, «Куда ж нам плыть» - довольно бессмысленная беготня со стрельбой. Наверное, и сам Акунин понял, что дал маху, потому и придумал подзаголовок «Идиотический детектив». И не закончил. Оборвал на первой части, дескать, пока, продолжение следует. Штука в том, что психология революционеров для нас – закрытая книга. Нам легче представить их или глупцами, или безжалостными авантюристами, чем понять. Поэтому и детективы про них получаются «идиотическими».

Акунин Б. Планета Вода. – М., 2015.

Красная Эмма

Воспоминания знаменитой и абсолютно неизвестной у нас американской анархистки начала ХХ века Эммы Гольдман. Книга начинается in media res. Сразу в гущу событий. Юная еврейка приезжает из России в раскаленный от летней жары Нью-Йорк, а уже потом мы узнаем о ее жизни. О детстве в Попелянах, отрочестве в Кенигсберге, нелегальном переходе всей семьей через русско-немецкую границу зимой по незамерзшей речке, о работе на корсетной фабрике в Петербурге неподалеку от Эрмитажа, о свирепом отце, забитой матери, благородной бабушке, доброй старшей сестре. Удивительный характер вырисовывается. Молодая работница приходит к начальнику фабрики требовать прибавки жалования. Ей, видите ли, не хватает денег на книги и театр. Начальник не сразу ее посылает, а вежливо  замечает, что тогда и другим работницам надо повысить жалованье, не одна же она такая театралка. Работница показывает на букет роз в вазе: «Каждая, - говорит нахалка, - два доллара. Это наш дневной заработок. Повысьте жалованье всем. Роз будете меньше покупать…». Разумеется, вылетает на улицу. Анархистка, заключенная в тюрьму, работает медсестрой в тюремном госпитале. Ухаживает за умирающей ирландкой. По ее просьбе приводит католического священника. Потрясенная надзирательница говорит: «Вы же атеистка». Анархистка пожимает плечами: «Эта женщина так намучалась за всю свою жизнь, неужели я откажу ей в последнем утешении, даже иллюзорном? Убеждения убеждениями, а боль человеческая – человеческая боль…» Да, эта книга про человека, который мог чужую боль почувствовать, как свою. Про женщину, которая немало сделала для того, чтобы боли в мире стало меньше.

К сожалению, переведена только первая часть. Во второй самое интересное. 1920 год. «Красная Эмма» в Советской России. Голод, бессудные аресты, высылки, расстрелы, нищета, относительное благополучие партийно-советско-чекистской верхушки, несвобода, диктатура. Возвращается в Америку и пишет разоблачительную книгу о парто-и-чека-кратии. Создает Комитет помощи политзаключенным в Советской России. В старости она еще успела побывать в Испании Народного фронта, воюющей с войсками генерала Франко. Умерла в 1940-м.

Снимаю шляпу. Рекомендую прочесть.

Гольдман Э. Проживая свою жизнь. Том I. – М., 2015 с.