Лето в разгаре
Жара. И трава по пояс. Скосил, едва не поломав электрическую косилку. Вот сижу на веранде, смотрю на отцветающую сирень. Обрезать бы, что ли? Нет, в такую жару dolce far niente. Лучше почитать. В шезлонге. Или на застекленной веранде. Что-нибудь раздражающее, провокационное. Допустим…
«Мы в ответе за наших великих людей…»
Вообще-то, подобную книгу я и сам хотел написать. Когда-то. Теперь, когда эту книгу ««Певец свободы», или гипноз репутации» прочел — расхотел. Сейчас объясню, почему хотел и почему расхотел. Хотел, потому что раздражает культ личностей в русской культуре. Нарушение первой заповеди. «Не сотвори себе кумира». «Пушкин — наше все!» Пушкин — идеал и образец человека! Он никогда не ошибался! Всегда был прав, кто сравнится с Пушкиным — никто! Как это не ошибался? Даже в своей профессиональной деятельности и то маху дал. В очерке «Александр Радищев» ошибся, предсказав, что будущее русского стиха — нерифмованное. Кому не надоели: «любовь» и «кровь», «свобода»/«народа»? То есть не предвидел ни составные рифмы, ни омонимические. Не заметил, что русский язык с его гибкими флексиями (окончаниями) как раз наиболее приспособлен к рифмованному стиху. А уж сколько раз он маху давал в политике, в жизни! Это нормально. Человеку свойственно и ошибаться, и оступаться, и каяться, «и горько слезы лить», но строк печальных, знаете ли, не смывать… Я хотел написать такую книгу, в которой Пушкин был бы не полубогом, а человеком — ошибающимся, оступающимся, порой трусящим, порой совершающим смелые поступки … Ну, и еще насчет стихов и прозы, которые он писал (и это следует признать) лучше всех в России прошлого и настоящего. Николай Гуданец такую книгу и написал. Вроде бы. Взял один эпизод из жизни Пушкина — его южную ссылку — и доказал: никаким «певцом свободы» Пушкин никогда не был. Так, легкая фронда. По сути, всегда был монархистом и карьеристом. Если и думал о свободе, то о своей личной, частной, а до политической свободы ему никогда дела не было. Вот я и расхотел такую книгу писать. Не потому, что она уже написана, а потому, что вспомнил мысль критика Дмитрия Мирского: «Мы в ответе за наших великих людей…» Это ведь именно что мысль, а не просто хлесткая фраза. Многогранная мысль. Вот только две грани. Первая: наше настоящее выросло из нашего прошлого, где были наши великие люди. Мы их стихи и повести читали, думали над ними. Стало быть, если наше настоящее не шибко… не очень, то что же мы из их стихов и повестей вычитали? Что же придумали? Мы, получается, их позорим. Себя тоже, но и их. Вторая грань интереснее и уже прямо касается книги Николая Гуданца. Великие люди прошлого беззащитны перед нами, людьми настоящего. Мы можем узнать про них все или почти все. Опубликованы их письма, дневники, мемуарные свидетельства их недоброжелателей. Мы — боги по сравнению с ними. Уже хотя бы потому, что знаем то, что случилось после их смерти, а они этого знать не могли. Стало быть, стоит поумерить свою божественность. Деликатнее обращаться с теми, кто нам уже возразить не может. Вот поэтому я расхотел писать такую книгу, разоблачающую миф Пушкина и его репутацию, какую написал Николай Гуданец. А так-то книга интересная. Фактографическая. От Пушкина не убудет. Как бы ни корил Гуданец Пушкина за строчку: «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич!» — строчка-то гениальная. Напишешь такую, и умирать полегче будет…
Гуданец Н. Л. «Певец свободы», или гипноз репутации. — СПб., Нестор-история, 2021. — 292 с.
«Тот мой земляк…»
…но я его не люблю» — так называлась первая статья, из которой потом выросла знаменитая книга «Соседи» про польский антиеврейский погром в городке Едбавне летом 1941 года. Книга эта разорвалась бомбой в сегодняшней Польше. Известного историка, недавнего польского диссидента, сидевшего в польской тюрьме при коммунистах, хотели лишить заслуженных им в новой Польше наград. Его зовут Ян Томаш Гросс. Книга, выпущенная издательством Ивана Лимбаха, — о нем. То есть это книга его бесед с журналисткой. Старый человек вспоминает. Рассказывает про маму (польскую шляхетку из старинного рода, в годы войны — подпольщицу, активную участницу польского Сопротивления, в социалистической Польше — переводчицу), про отца, композитора, музыканта (еврея, которого в годы войны прятала его будущая жена; первого мужа матери Яна Гросса, тоже еврея, сосед выдал за бутылку водки немцам), про свое детство; диссидентскую юность с демонстрациями, митингами, воззваниями, арестом; про дружбу с диссидентами, Адамом Михником, Яцеком Куронем; про эмиграцию; научные труды о польском подполье во время войны, про выселение поляков из западных Белоруссии и Украины, про погромы, которые устраивали поляки евреям в начале оккупации и после войны, — было и такое; про то, как отнеслись к его последним трудам друзья по диссиденскому движению. В конце книги — воспоминания друзей про этого замечательного человека, Яна Томаша Гросса.
Гросс Ян Томаш, Павлицкая Александра ...Давным-давно, кажется, в прошлую пятницу... Пер. с польск. И. Е. Адельгейм — СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2021. — 320 с.
Народовольцы
Места почти не осталось. Может, и хорошо. Потому что, как и обо всех работах Михаила Гефтера, об этой «Антологии народничества» мне написать почти нечего, кроме того, что она есть, издана и что ее следует прочесть. Это сборник документов, воспоминаний, писем, касающихся, строго говоря, не народничества, а одной его ветви — террористической, народовольческой. Гефтер стал делать эту антологию накануне своего активного участия в диссидентском движении, накануне создания самиздатского журнала «Поиски». Во время обысков антологию изъяли. Теперь из недр архивов одного учреждения ее извлекли и опубликовали. Любопытно, что остались предисловие Гефтера и все собранные им документы, а гефтеровские пояснительные тексты между главами… уничтожены. Рукописи горят, если их жгут.
Гефтер М. Я. Антология народничества. — СПб., Нестор-история, 2020. — 688 с.
если понравилась статья - поделитесь: