Охота

Под стать погоде книжка, которую я читаю, читаю и все дочитать не могу. Не потому что не интересна, а потому что тяжела и запутанна. Это отчет критика и историка литературы (скорее, литературного быта) Михаила Золотоносова о его очередных архивных разысканиях: «Охота на Берггольц. Ленинград 1937 год». Один эпизод из жизни Ольги Берггольц – исключение из партии во время Большого Террора. Впереди еще арест и допросы, ей еще предстоит стать музой блокадного Ленинграда. Она еще доживет до того времени, когда сможет сказать министру культуры РСФСР после премьеры «Павших и живых» на Таганке: «Ну а ты-то понял хоть что-то? Да где ж тебе понять-то, ты же у нас дурачок…». И министр проглотит оскорбление. А пока она никто. Единственный ее козырь, покровительство Горького - побит, потому что Горький уже год, как умер. И вот она защищается, оправдывается в не-бывших грехах. Опубликовано всего несколько документов, ибо выдрать бумаги из плотно сомкнутых челюстей российских архивистов не так-то просто. Недавняя история до сих пор засекречена. Несколько судов пришлось выдержать Золотоносову, чтобы получить хоть что-то. Несколько документов и груда комментариев, из которых вырастает картина оруэлловского «1984 года». С одним отличием: реальный «Уинстон Смит» в юбке  оказался умнее, осторожнее и смелее Уинстона Смита, придуманного Оруэллом. Ольга Берггольц, молодая женщина, абсолютно (как принято сейчас говорить) зазомбированная сталинской пропагандой, держится, учитывая все обстоятельства, идеально. Отбивается, как может. И, если держать в голове всю ее биографию, побеждает…

Золотоносов М. Н. Охота на Берггольц. Ленинград 1937. – СПб., 2015.

Путешествие в революцию…

… И в Вандею. Удивительная книга. Документ времени. Материал, на основе которого еще будут делать выводы серьезные ученые. Весной 2014 года опытная фотожурналистка Виктория Ивлева, на счету которой репортажи из Чернобыля, Кении, Чечни, поехала на Украину. Пересекла всю страну с востока на запад. Фотографировала, говорила с людьми в Донецке, Полтаве, Львове, Киеве, Ивано-Франковске, в селе Павлыш, в знаменитой школе Сухомлнинского, в Лубнах, в Запорожье. Приехала в Донецк 28 марта, а уезжала 11 апреля, за день до того, как Гиркин-Стрелков захватил Славянск и началась война. Стоит прочесть эту книгу, стоит посмотреть на фотографии. Выводы каждый может сделать сам. А можно и не делать никаких выводов, если не осмеливаешься что-либо выводить из трагедии народа. Можно просто посмотреть на лица людей и почитать про них. Про донецких рабочих сталелитейного завода, несколько месяцев не получавших зарплаты; про старожилку Полтавы, вспоминающую времена немецкой оккупации и всякие эпизоды вроде того, как она (девочка 10 лет) вытаскивала из-под застреленной женщины четырехлетнего живого ребенка; про сына Романа Шухевича, руководителя УПА (Украинской повстанческой армии), с 15 лет по лагерям, с небольшими перерывами 31 год… Рассказ про то, как Юрко Шухевича водили опознавать труп его отца – навылет. Словом, почитайте и посмотрите.

Ивлева В. Мандрiвка, или Путешествие фейс-бучного червя по Украине. – Киев, ДУХ I ЛITEРА, 2015.

Письма

Поэт, драматург, романист Олег Юрьев возродил старый жанр. Такие вот выдуманные письма реальных людей реальным людям. Жанр этот был довольно распространен в эпоху Просвещения, а потом спустился в школьные задания для старшеклассников. Во всяком случае, главный герой прустовской эпопеи «В поисках утраченного времени» пишет за свою любимую гимназистку сочинение: «Письмо Расина Корнелю по поводу мольеровской постановки трагедии Корнеля “Никомед”». В российском случае эта литературная игра приобретает трагические обертоны, потому что по сию пору наша история засекречена. (см. выше). Кроме того, в российской истории культуры гораздо больше, чем в европейской, людей забытых, забитых, задавленных. Вот Олег Юрьев и выбирает такие глухие имена, глухие судьбы. Леонид Добычин, автор абсолютного шедевра, повести «Город N», первая жертва первого литературного погрома в Ленинграде. По нему проехались во время «дискуссии о формализме». После разгромного собрания он ушел из дома и исчез. «А может он не исчез?» - предполагает Юрьев. Может, он тихо работал в совхозе Шушары? А после войны осмелел и написал несколько писем Корнею Чуковскому? Вот эти письма. Вот так Леонид Добычин оценивал бы события культурной и политической истории России второй половины ХХ века. Или Иван Прыжов, нечаевец, первый в мире исследователь микроистории. Мишеля Фуко еще и в проекте не было, а Прыжов уже написал историю кабаков, нищенства, юродивых. Был замешан в нечаевском деле, оказался в Сибири, где и сгинул. В романе Достоевского «Бесы» выведен под фамилией Толкаченко. А почему бы Прыжову, возмущенному тем, как его изобразил бывший петрашевец, не написать Достоевскому письмо? Тем паче, что отец Прыжова служил в той же Марьинской больнице, что и отец Достоевского. Интересный литературный опыт на жуткую тему: как колесо российской истории переезжает хребты интеллигентов.

Юрьев О. Неизвестные письма. – СПб., 2014.