В тени деревьев
Сквозь зеленую траву пробились алые тюльпаны. Наконец-то в летнем тепле в тени цветущих яблонь можно разложить шезлонг и почитать, загорая. Что у нас на сегодня?
Прогулка по садам российской поэзии
«Прогулка не будет скучна. Этюды о стихах». Садов в этих стихах, впрочем, нет. Есть городские задворки, поезд через всю Россию, расстрел в тюремном дворе под оркестр, попугай в океане, а садов не сыщешь.
Борис Рогинский ведет в журнале «Звезда» любопытную рубрику. Пишет эссе об одном стихотворении. Всего об одном. Набралось таких текстов на целую книжку. Вот и издали: 17 стихотворений, 17 поэтов, от Роальда Мандельштама до Елены Шварц. Устроено так: напечатано стихотворение, допустим, Бродского, «Ночной полет» (эссе «Ковыляя во мгле»), а далее следует… И тут рецензент запинается, потому что определить жанр, в котором работает Борис Рогинский, затруднительно. Такие тексты Виктор Шкловский называл «критическим романсом». Разбор стиха, его анализ? Да, это есть. Филологическая выучка, хватка филолога ощутима. Связь стихотворения со всей поэзией поэта? Более чем есть. Связь со всей предшествующей поэзией? Бывает даже перебор. Упоминательная клавиатура у Бориса Рогинского настолько обширна, что текст порой превращается в рокот цитат — от блюзов до Шекспира, от Иннокентия Анненского до Басе. Связь стихотворения с жизнью поэта, всегда трагической? Здесь все совсем интересно. Разумеется, Рогинский не пишет биографий поэтов, но он так располагает биографические факты, что жизнь поэта становится видимой, ощутимой. Будь то известная мне по одной только строчке «Из Гете, как из гетто, говорят обугленные губы Пастернака» Татьяна Галушко («Июль» — эссе «Прозрачное лезвие») или, к стыду моему, вовсе не известный мне Илья Асаев («Осенняя фантасмагория» — эссе «...Больше, чем выдох, но меньше, чем звук»). От «Осенней фантасмагории», посвященной Варламу Шаламову, я вздрогнул по-настоящему: «В мерзлую флейту пьяный ефрейтор вставил последний патрон» — и пожалел, что не знал такого поэта. Впрочем, как и узнаешь. Один сборник, да и тот последний, посмертный. В общем, название (цитата из стихотворения Евгения Шешолина) не обманно: книга не скучна. Захватывает, не отпускает.
Рогинский Б. Прогулка не будет скучной: Этюды о стихах. — СПб., 2024. — 288 с.
Затуманенные мозги: дневник социал-демократа
Как сохранить порядочность в нацистском обществе? — Понимать, что происходит. И записывать.
Жил-был немецкий социал-демократ Фридрих Кельнер. Воевал в Первую мировую. Был тяжело ранен. Стал юристом, управляющим делами суда в провинциальном городке Лаубахе. К власти пришли нацисты. Как быть юристу и социал-демократу не в нацистском государстве, но в нацистском обществе?
9 ноября 1938 года по всей Германии — еврейские погромы. В Лаубахе сожгли синагогу, евреев избивали и убивали. Кельнер подал заявление в суд: налицо нарушение общественного порядка. Ему сказали: «Прекрасно. Найдите двух свидетелей-арийцев. евреев не надо. Лица — заинтересованные. Арийцев — двух. И мы открываем дело...» Понятно, что не нашел. Сын растет оголтелым нацистом. Отправил в Америку к родственникам, чтобы избавить сына от нацистской заразы. Не помогло. Инфицирован мальчик оказался плотно. Вырос нацистом. До поры до времени ходил по улицам американского городка с плакатами («Германию все обижают, но она встает с колен») и знаменем: алый стяг, в середине — белый круг, в круге — черная свастика.
Что делать юристу и социал-демократу? Он старается сохранить порядочность. Благотворительный сбор в пользу наших мальчиков в окопах — ни копейки. Вызов в гестапо. Отбился. Предложение сдать квартиру отпускнику с фронта — отказ. Обыск, вызов в гестапо. Двум евреям помог сбежать из Германии… Но жить-то противно, одиноко. Только с женой и можно перемолвиться. Помимо всего прочего еще и опасно. Донесут. Он стал вести дневник. Дневник — странный. Там и газетные вырезки вклеены. Дневник с вопросами: как это все вокруг озверели и оглупели? Как это вышло? И как сделать так, чтобы, когда этот кошмар кончится (он ведь не может не кончиться), это никогда и нигде не повторилось? Дневник издал внук социал-демократа и сын американо-германского нациста после смерти деда. Об издании дневника, о знакомстве и дружбе с дедом американец рассказывает в предисловии. Спойлерить не буду. История под стать Диккенсу. Остросюжетная, сентиментальная. Дневник по-немецки внук озаглавил цитатой из дедовой записи: «Vernebelt, verdunkelt sind alle Hirne», что означает в переводе: «Отуманены, затемнены все мозги». Переводчики (Анатолий Егоршин, Елена Смолоногина) нашли великолепный, емкий русский эквивалент длинной немецкой фразы: «Одураченные».
Кельнер Фридрих. Одураченные. Пер. с нем. А. Егоршин, Е. Смолоногина. — СПб., 2024. — 440 с.
если понравилась статья - поделитесь: