– Специального образования у вас нет. Как вы решили заниматься дизайном?
– Дизайном я занялся с детства, потому что мне хотелось иметь свое пространство. А в те времена люди жили в коммунальных квартирах. Наша семья была исключением, но нас было так много, что это тоже была коммунальная квартира, только для родных.
Сначала я обустроил для себя кладовку. Потом землянку вырыл в лесу. А потом построил дом на территории нашей дачи. Маленький детский домик. А еще были макеты в новом ТЮЗе, в фойе на втором этаже, и этот мир за стеклом меня привлекал.

– А профессиональная работа?
– Это случайно получилось. Я приехал из Голландии, и мой приятель попросил меня сделать интерьер кафе.

– Вы же по образованию филолог — и вдруг кафе?
– Да, филолог. Но я вижу интерьер как текст, для меня его очень легко создать или, допустим, расшифровать, или рассказать, почему сделано так, а не иначе. Когда я захожу в какой-то интерьер,
я даже вижу, что авторы учили или не учили, что они видели, чего не видели.
Я много ездил по Голландии, по Франции, видел много интерьеров. Вообще, все мое творчество объясняется «насмотренностью». А когда очень много смотришь, в конечном счете начинаешь видеть.
Это было «Старое кафе» на Фонтанке, 108. И мне там дали карт-бланш. Нужно было в кратчайшие сроки сделать что-то необычное. Начали с очистки, ободрали стены, потолок, вскрылась кирпичная кладка, осталось только расставить мебель. Тогда это было необычно, ново, и пошло-поехало. Потом делал ресторан «Аустерия». Появилась известность, пошли заказы. На сегодня сделал, наверное, пятнадцать ресторанов в Петербурге, Москве, в Орске. Другое дело, что не все сохранилось.

– Над какими интерьерами больше нравится работать? Общественными или частными?
– Над частными — только над своими. Вообще, над своими нравится работать больше всего. После своих идут общественные, а потом уже частные, потому что это очень большая головная боль... Иногда хочется все бросить, отдать деньги, уйти и сказать на прощание: «Не приходите больше ко мне никогда».
 
– Вы любите использовать естественные поверхности, исторические предметы.
А приходилось ли делать частный интерьер в такой стилистике, кроме своего?
– Таких проектов мало, один в Тоскане. Не все любят и хотят пользоваться чужими вещами, многие говорят, якобы остается чужая энергетика. Я, например, с чужой энергетикой прекрасно уживаюсь. И со старинными зеркалами, о которых больше всего предрассудков. Мне нравятся работы Денниса Северса из Англии, аутентичный интерьер конца XVII — начала XVIII веков. Время эпохи Просвещения. Работать над таким заказом для меня было бы идеально.

– Но в таком интерьере, даже с учетом, скажем, насыщения его современной техникой, жить не всем комфортно.
– Это я понимаю и никого не заставляю.

– Часто приходится отказывать заказчикам из-за несовпадения взглядов?
– Наверно, чаще, чем, может, хотелось бы. Но я ищу своего идеального заказчика. Клиента, тонко чувствующего изящное.

– А какой загородный дом для вас идеальный?
– Он должен быть естественным — это ключевое слово. Сейчас я делаю один домик для себя, но он не загородный — в небольшом городке. Посмотрим, что получится. Вообще русский человек живет в мечтах, не в реальности. А мне с детства хотелось идти до конца. То есть добить и заселиться. Обжить пространство.
Я понимаю, что, не доведя вещь до конца, нельзя получить ощущение дома.

– Вы же много путешествуете, прекрасно знаете загородную провинцию Италии и Франции. Можно сравнить отношение к исторической загородной застройке в Европе и России?
– У нас есть любители, которые могут купить старинную избу. Хотя к историческим вещам в России вообще нет тяги. Всегда все делалось в тренде, в соответствующем времени стиле. Всегда все менялось. Старинные интерьеры практически до нас не дошли. Да и в Европе не все хорошо. В Италии хуже, чем во Франции. Сейчас настало время симулякров. Это как восстановили Царицыно. Вернее, построили заново. Это подделка. Люди сейчас не ценят аутентичные оригиналы. Не хватает культуры, чтобы понять подлинность вещи. Это общемировая тенденция в дизайне, архитектуре.
Например, Филипп Старк. Берется стул XVIII века и делается из другого материала. Или маленький предмет увеличивают до неимоверных размеров и назначают ему другую функцию, вот и все. Сейчас дизайн движется исключительно благодаря коммерции. Поэтому нет чистого дизайна, который был раньше. К сожалению, многие вещи умирают. Наступает некое безвременье. В живописи ситуация все-таки более благоприятная. Картину можно повесить на стену и просто любоваться. В живописи нет практического смысла. Вообще, на мой взгляд, роскошь — это то, что непрактично.