2037
0
Елисеев Никита

О пользе поражения

 Я обошёл камень и увидел выбитый герб Балавинских, а рядом девиз рода. Девиз был такой: «Польза выше победы».
«Воспоминанье предо мной свой длинный развивает свиток», - умел писать Александр Сергеевич, ничего не скажешь. У меня свиток, не сказать, чтобы такой уж долгий, но … закрученный. Широкое, но поверхностное образование способствует закручиванию свитка воспоминания в странную спираль.

Дочь и птица

Жене тогда выдали путёвку в профсоюзе. Самая серединка 90-х. Ещё всё это работало. Санаторий «Хилово». Порховский район. Поглядели, как добираться и дрогнули: Дно, там пересадка до Сосонья, а там будет ждать автобус. Понятно, что поехал подвозить. Поехал подвозить и остался. И был всю эту неделю в дивном состоянии моего любимого героя из моего любимого фильма «Большой Лебовски». Рекомендую. «Дюдя был самым большим лентяем в Лос-Анжелесе. Значит, и в мире не из последних». 
Или, чтобы не показаться слишком циничным, был всю неделю в состоянии другого моего любимого героя, Ганса Касторпа из «Волшебной горы» Томаса Манна: «Ганс был терпелив от природы, мог долго оставаться без всяких занятий, любил, как мы уже видели, иметь досуг и желал, чтобы этот досуг не был спугнут лихорадочной деятельностью, заполнен ею и разрушен». Рекомендую.
Едва лишь мы сошли с паровичка (да, да, электрички до Дна, а дальше – чух, чух – паровичок) и спрыгнули из вагона на низкий, плотно утоптанный перрон, а потом потопали к шоссе, счастье охватило меня. Было тихо, вокруг были леса, луга и перелески. Пейзажную часть опускаю. Ибо, если уж я принялся цитировать художественные произведения: «Надоели мне эти пийзажи, а что Вы вечером делаете?» («Весна на Заречной улице») По всем законам жанра вдали пела одинокая птица.
По-видимому, счастье охватило не только меня, потому что моя дочь послушала, послушала птицу, подумала, а потом передразнила её, умело подделала её чивиликанье. Птица тоже послушала, видимо, тоже подумала и … ответила. Дочь засвиристела в ответ. (Как это у неё получается, ума не приложу). Птица запела уже не удивлённо, а радостно. И всё то время, пока мы шли к автобусу, дочь разговаривала с птицей. 
Это ли не счастье для эстета?
 

Раскладушка и бой

План был такой. Привожу. Устраиваю. Уезжаю. План рухнул. В этот день уехать мне не удавалось. Просто не добраться было до Сосонья. Автобус довёз нас до Хилово и уехал. Шоссе было пусто и пустынно. Не на птице же лететь? Оставаться без путёвки мне было нельзя. Путёвку на день не продавали. Путёвок на неделю не было. Я был в недоумении. 
«Хоть на ночь-то можно остаться?» -- спросил я. Медсестра – а Хилово не просто курорт, а санаторий – спокойно сказала: «Да пожалуйста. Пойдёмте, раскладушечку дам…» Я пошёл следом за медсестрой брать раскладушечку. И тут в мою голову пришёл другой план. Мне он показался фантастическим, но почему нет? Если я могу на раскладушечке остаться на одну ночь, то почему не могу остаться и на другую? Тогда через неделю мотаться сюда не надо из Санкт-Петербурга. 
План был изложен медсестре. Она согласилась с моими резонами. «Только не афишируйте, а кушать будете с супругой в столовой. У нас порции большие». Я и не афишировал. Теперь-то эпоха другая. Пришли другие времена. А тогда случалось и такое. Я расположился на раскладушечке и открыл книжечку «Бесполезные мемуары» Карло Гоцци. Уверяю вас, «Бесполезные мемуары» лучшее, что написал офицер венецианских колониальных войск в Хорватии и венецианский драматург. Насколько скучны «Мемуары» его врага, венецианского следователя, а потом драматурга Гольдони, настолько интересны, изящны, печальны и веселы воспоминания создателя фьябб.
В открытое окно санаторного корпуса, выстроенного в суровом стиле позднего советского конструктивизма, светило солнце, дул освежающий ветерок. Шелестела листва и пела птица. И счастье снова охватило меня. Ночью было интересно. Ночью был бой. Неподалёку от санаторских корпусов за речкой Узой была деревня. Вот из этой-то деревни и пришли местные. Я не знаю, что у них был за праздник, свадьба, крестины, поминки, может, заезд курортников отмечался, но бой (местных с местными) был устроен по всем правилам. Потому что какой же праздник без мордобоя?
Я высунулся из окна и не без интереса наблюдал за происходящим. Бой шёл интенсивно и эффективно. Лица многих участников были залиты кровью. В самый разгар показательного выступления (элемент этого, конечно, был) из санаторского окна раздался отчаянный женский фальцет: «Немедленно прекратите! Иначе я позову медсестру!» Это и само по себе было смешно, потому что представить себе медсестру, разгоняющую разгорячённых молодцов, ну, допустим, шваброй, уже комедия, но в ответ из другого санаторского окна пророкотал спокойный, усталый, интеллигентный мужской бас: «Чтобы она принесла бинты и корпию?» Я расхохотался, но самое удивительное, что именно этот бас подействовал отрезвляюще на богатырей. Удаль молодецкая сошла на нет, они стали расходиться, по-моему, деловито обсуждая друг с другом диспозицию, силу и слабость сторон, потери, в общем: «Тогда считать мы стали раны, товарищей считать».
 

Польза и победа

Утром жена отправилась на процедуры, принимать ванны и пить воду из источника, ибо Хилово (повторюсь) не просто курорт, а санаторий, а я двинулся прочь из санатория по лесной дороге, куда глаза глядят. Глаза мои глядели вперёд и по сторонам и, в конце концов, увидели озеро. Вода была спокойная, чёрная и совсем не страшная. Бывает чернота страшная, а эта была не страшная. Я переплыл озеро, выбрался на другой, болотистый берег, поросший низенькими сосёнками, посидел на кочке, покрытой нитями клюквы с ещё не спелыми ягодами, погрелся на солнышке, да и пошёл обратно.
На обратном пути я свернул в лес и обалдел от количества грибов. Подосиновики. Здоровенные с ярко-красными широкими шляпками (шляпищами) и маленькие, крепкие, с плотно пригнанными к ножке, шапочками. Если верить Солоухину, их называют челышами. Снял рубашку, насобирал грибов и поспешил в санаторий радовать жену и дочку. Дочка обрадовалась, жена не очень. «Что мы с ними делать будем?» - спросила она. «Сушить», - отвечал я. Насушили.
Комары, конечно, жалили нещадно, но я был награждён не только купанием и грибами, лесной дорогой и болотом с сосенками. Перед лечебным корпусом стоял камень. Необтёсанный валун. На камне было выбито: «Сей камень установил Петр Петрович Балавинский, -- (грешный человек, точную дату забыл) -- … 1865 года». Я обошёл камень и увидел выбитый герб Балавинских, а рядом девиз рода. Девиз был такой: «Польза выше победы».
К тому времени я уже давно прочитал «Архипелаг ГУЛАГ». Читал, как и многие тогда, в спешке, вечером и ночью. За четыре ночи одолел. Больше не перечитывал. Да это и не та книжка, которую хочется перечитывать, но один раз прочитать надо. Тем не менее кое-что из прочитанного крепко врезалось память. 
Особенно две фразы. Первая, не имеющая отношения к девизу Балавинских, хотя, «кто знает, дорогой Ватсон, кто знает?»: «И ещё смеют нам кричать из Тираны и из Пекина, да и своих подмосковных боровов хватает: Как смели его разоблачать? Тревожить великую тень? Он принадлежит мировому коммунистическому движению. А, по-моему, никакому не мировому, никакому не коммунистическому, а просто Уголовному кодексу он принадлежит…» И вторая, впрямую относящаяся к девизу на камне: «Да когда же мы поймём, что не победы потребны нам в войнах, а поражения. От поражений мы трезвеем, понимаем свои недостатки и слабости, начинаем исправляться, вылечиваться». Вторую фразу привожу уж совсем по памяти, потому что уж больно сильно она меня поразила. Почти как девиз неведомого мне Балавинского.
 

Пётр Петрович

А я и теперь про него немного знаю. Сельцо Хилово принадлежало роду Балавинских. Был в этом роду образованный ротмистр, Пётр Петрович Балавинский. Дилетант-химик и просто любопытствующий. Вернулся из путешествия по Баварии, где был на местных курортах, организованных вокруг разных целебных источников. Вернулся в родное Хилово и как-то так потянул носом воздух. Знаете, дым отечества … сладок и приятен. 
И вдруг в дыме отечества почуял что-то знакомое не по отечеству. Мать честна, да пахнет-то так же, как на одном из баварских курортов. Стал искать источник чуждого запаха. Обнаружил, расчистил место, отрыл ещё несколько источников и … пригласил из Петербурга учёных химиков, чтобы они подтвердили его находку. Дилетант ведь может и ошибиться, может, такое из-под земли шибает, что лучше бетоном закатать. Впрочем, бетона в 1865 году ещё не было.
Из Петербурга прибыл учёный химик. Звали его Александр Бородин. Да, да, тот самый Бородин, по совместительству композитор, автор единственной, но гениальной оперы «Князь Игорь», что тоже любопытно и символично. Потому что оперу-то он написал не про победу, а про поражение. В конечном счёте, про то, что есть победы, которых надо стыдиться, и есть поражения, которыми можно гордиться.
Это в скобках, лирическое отступление. Бородин подтвердил выводы Балавинского. И Пётр Петрович создал здесь санаторий, сначала для солдат и офицеров, а потом и для гражданских. В 1920 году после гражданской войны здесь же был создан советский санаторий, а в 1925-м дом Балавинских сгорел дотла. На его месте и воздвигли впоследствии санаторный корпус, где я лежал на раскладушечке, овеваемый летним ветерком, и читал воспоминания Гоцци о гибнущей венецианской аристократии. Весёлые, надо признать, воспоминания: «Не могли ни Спарта, ни Египет, ни отчизна-мать так красиво, карнавально гибнуть, и не умирать».               

если понравилась статья - поделитесь:

май 2014

Новости компаний