Родословная

Финны, эстонцы здесь жили очень давно. Речку, на которой стояло славянское поселение с 947 года, прозвали Лаукаа (болотная). А славяне переделали это слово в близкое по звучание «Луга». Подумаешь, болотная… Париж тоже поначалу назывался Болотинском (по латыни – Лютеция). И что? Лютеция была любимым городом самого мудрого и самого несчастного римского императора Юлиана Отступника.

В окрестностях Питера, Пскова, Новгорода нет города старее Луги. (Нет, соврал, Старая Ладога старше.) Городом луговая Луга, болотистая Лаукаа стала в период екатерининской индустриализации и урбанизации, если можно так выразиться. В 1777 году Екатерина II учредила Псковское наместничество и повелела «учредить на реке Луге новый город и наименовать оный город Лугой».

Это, знаете ли, административный раж российских правителей - ткнуть пальцем в карту: «Здесь будет город наречен!» - или заложен… У Петра I и Екатерины II получалось. У их преемников не очень. Раж остался, трудолюбие и кураж выветрились. Так или иначе, но Луга – уездный город с 1777 года. В 1883-м Семен Надсон побывал в Луге, остановился в главной гостинице под порадовавшим его названием «Дудки». Насчитал пять каменных зданий, одну аптеку, две церкви, строящийся собор, Гостиный двор и две гостиницы. Так что и у Екатерины II не всегда получалось.

Соборы

Собор, о котором писал Надсон, строился 14 лет, с 1874-го по 1887-й. Мне он не шибко понравился. Не люблю церковную архитектуру времен позднего Александра II и Александра III. Холодные стилизации. Побейте меня чем угодно, но вера тогда не проникла в души интеллигентных людей, спецов-профессионалов. Нет, проектировали, строили не спустя рукава, старались. Все грамотно, но как-то так не впечатляет.

Зато впечатляет история храма. 13 мая 1938 года его закрыли. Собирались открыть кинотеатр. Открыли танцплощадку. Расстреляли настоятеля, Захария Боченина, псаломщика, председателя церковной «двадцатки» (была такая организация в годы Советской власти: если набирается двадцать человек, то они арендуют у государства помещение церкви, подают свой списочный состав в органы местной власти и могут использовать помещение для культовых целей; если не наберется, церковь закрывают сходу; собственно, если наберется, тоже закроют, а строптивого председателя «двадцатки» могут и расстрелять), председателя ревизионной комиссии «двадцатки» и (до кучи) церковного сторожа. Диакону Леониду Студийскому вкатили десять лет лагерей. В 1938-м он в лагере умер.

А вот второй собор, построенный в начале ХХ века (Казанский) – другое дело. Никаких тебе архитектурных излишеств, строгое белокаменное, массивное здание. Похоже на крепость. Строил его истово верующий архитектор Николай Галактионович Кудрявцев. Пожертвовал собору свою икону XVI века «Успение Богородицы». Я ее видел. Сильная живопись. В XVI веке перед симоно-ушаковским декадансом был последний взлет русской иконописи.

Сын Николая Кудрявцева Иван стал финским архитектором. Вот уж не знаю, как так получилось, но после 1918 года бывший помещик Лужского уезда (поместье национализировано, земля передана крестьянам, которых позже сгонят в колхоз) Николай Кудрявцев и вся его семья оказались финскими гражданами. После ареста в 1937 году сын архитектора, чудом выпущенный из Большого дома, вспомнил об этом, уехал сам и вывез всю семью вместе со старым отцом в Хельсинки.

Повторюсь, собор Николай Кудрявцев построил замечательный. Начало ХХ века – время отличной церковной русской архитектуры. Аляповатое аля рюс Алекcандра III сменяется исключительно точной стилизацией древнерусской соборной архитектуры. Мистика какая-то: перед самой гибелью что-то истинное выметнулось вверх и застыло в камне. Собор закрыли в 1936 году, никого не арестовали и не убили. По всей видимости, председатель церковной «двадцатки» не был строптив и покорно признал, что двадцати человек не набирается. «Успение Богоматери» унес домой и сохранил бывший прихожанин.

В 1942-м собор снова заработал. Да, его открыли немецкие оккупанты. Одновременно с самым большим концлагерем для военнопленных за рекой «Дулаг – 320». В центре города у самого вокзала тоже был лагерь. Но не такой страшный, как заречный. Там некоторое время не было даже бараков. Пленные сидели на земле, потом на снегу. Умирали от голода, тифа, дизентерии. До сих пор под домами и огородами в этом районе обнаруживают останки неизвестных узников. Немцев вышибли из Луги 12 февраля 1944 года. Красное знамя укрепили на единственном сохранившемся в городе каменном здании, на музыкальной школе имени Римского-Корсакова. А я, собственно, из-за немцев и бродил по улицам Луги. То есть не совсем из-за немцев, скорее, из-за евреев…

Акко, Сен-Жан-Акр и Луга

Да, занесло меня как-то в бывшую крепость французских крестоносцев, Сен-Жан-Акр, ныне израильский город Акко. Занесло и вынесло на берег Средиземного моря. Причем на такой промышленный берег. Из воды торчали бетонные и железные надолбы, высился плакат с черепом и костями и угрожающей надписью: «Купаться запрещено». Я сначала не понял, что такого странного в этом плакате, а когда понял, то рассмеялся.

Плакат был на русском. Потому что никого другого предупреждать не надо. Проходивший мимо человек понял мой смех и обратился ко мне по-русски. Мы обсудили с ним особенности национального купания, и я понял, что он из Петербурга. Он подтвердил мою догадку. Разговорились. Оказалось, что он приехал навестить родителей. Мама из Луги. «Да я и сам там родился», - сказал мой новый знакомый.

Я поинтересовался, давно ли родители приехали в Израиль. Земляк улыбнулся: «Отец - в 1946 году…». Я посмотрел на земляка: «Подождите, но как же?..». И он рассказал мне чудесную историю. Отец родился в Ленинграде. В блокадную зиму 1941-42-го у него умерла вся семья. Он понял, что тоже умрет. Ему было тогда 12 лет. Он добрался до фронта. Его взяли в полк. Он дошел до Берлина. А из Берлина с приятелем на мотоциклах сгонял в самоволку в Париж.

Через три дня очухался и понял, что путь в Берлин ему заказан: там его ждет трибунал. И записался в добровольцы, которые отправлялись в будущий Израиль. Их довезли до Марселя. Потом Средиземное море, где их тормознули англичане и держали долго-долго. Потом выпустили фронтовиков, и бывший советский солдат, отстоявший Россию, повоевал за Израиль. А повоевав, решил съездить на родину.

Плыл он с паспортом гражданина Израиля, с визой – все честь по чести. На границе его повязали. Хотели вкатить измену Родине – тогда высшая мера, но у него оказался хороший адвокат. Доказал, что 12-летний парень не мог давать присягу, поскольку несовершеннолетний, значит, родине не изменял. Тем не менее дважды фронтовик получил шесть лет. Отсидев, поехал поближе к Ленинграду. Выбрал Лугу, где и встретился с мамой моего знакомого, тоже хлебнувшей лиха во время войны. В январе 44-го года их с мамой вывезли из Луги немцы. Везли в Германию. Им удалось бежать. Добрались до Луги. Там и жили.

В начале девяностых они уехали в Израиль. Живут в Акко. «Хочешь познакомлю?» - спросил земляк. И я увидел двух чудесных стариков. Спросил их, конечно, не хотят ли они приехать в Лугу. Они сказали, что хотят, разумеется, но куда им теперь, старым…

Там же я познакомился со своеобразным юмором дважды фронтовика и зэка. Во время чаепития со двора раздался резкий, гортанный вопль. Я невольно вздрогнул: «Что это?». Старичок подавил зевок: «Араб вопит: сейчас всех евреев резать буду…». Вопли не прекращались, и они были, надо признать, угрожающими. «Боря», - с упреком сказала русская старушка еврейскому старичку. Тот рассмеялся: «Да нет, палестинец арбузы продавать приехал…». Вот мне и захотелось посмотреть на городок, где жил бывший и будущий гражданин Израиля. Я и посмотрел…