Последние морозы

Люблю февральские морозы! (Ямб случаен. Роз не будет.) Потому что они — последние. «Зима напрасно злится…» et cetera. Лучшее, что придумал Иван Ефремов, — эпиграф к своей антиутопии: «Час Быка — час свирепой тоски перед рассветом, когда лошади и быки ложатся на землю — спать».
Роман!
«Мы сгорели, Нотр-Дам», Иван Чекалов. Роман! Роман! Настоящий. Фантасмагорический. Как всякий настоящий роман, неописуемый. Ибо что такое рождение романа? Человек увидел и понял в окружающей его современности что-то такое, что иначе как романом не опишешь. То есть с диалогами, с персонажами, с взаимоотношениями персонажей. Он (этот человек) высказал свое понимание окружающего его мира. Это понимание, в принципе, со стороны не перескажешь. Аннотация не врет. Да. В этом романе действуют и взаимодействуют, спорят, думают, вспоминают каждый свое на равных: Нотр-Дам, храм Христа Спасителя, арабский рабочий, китаец-иммигрант, сам себя назвавший Вальжаном, гениальный художник, Хаим Веркюлен, парижский карикатурист, президент России, президент Франции, Иисус Христос, дьявол и… умирающий на станции Астапово Лев Толстой. Как пересказать эту фантасмагорию? Этот миракль? Эту мистерию? Никак. Можно только сказать, что роман увлекателен. Печален. Человечен. Что некий вывод из него, наверняка, у каждого будет свой. Но если сформулировать свой вывод своими же словами, получится пошлость. Поэтому я не буду. Замечу только, что лучшая (на мой взгляд) глава: «Хор. Придет вода» — беседа между храмом Христа Спасителя, бывшим на его месте бассейном «Москва» и так и не построенным гигантским Дворцом съездов. Наиболее неудачная глава (на мой, мой взгляд): «Неф. Доброй памяти старому королю», посвященная президенту России. По-моему, Иван Чекалов чересчур демонизирует этого человека.
Чекалов Иван. Мы сгорели, Нотр-Дам. — М., Эксмо, 2020. — 256 с.
Художник и блокада
Иван Чекалов — ученик Дмитрия Быкова. Писал в быковской команде коллективный роман про футбол. Владимир Перц — петербургский искусствовед, в общем, довольно далекий от поэта Дмитрия Быкова, но тот прием, который он использует в своей блокадной повести «Лестницы», впервые был опробован именно Быковым в романе «Орфография». Писатель вроде как говорит: я не осмеливаюсь утверждать, что мои герои — Ходасевич, Берберова, Горький. Я предполагаю, что они такие были, поэтому мои герои скрыты выдуманными мной для них фамилиями. Это — мое представление о них. Прием удачный, но порой он раздражает. Потому что мы так мало знаем о людях недавнего советского прошлого, обо всех замученных, забитых, забытых, что хочется узнать О НИХ, а не ломать себе голову: кто же скрывается за псевдонимами? Кто такой учитель художника Коробкина, которого Коробкин вспоминает в предсмертную, последнюю свою блокадную зиму и называет Старик? Кто такой художник Сотников, писавший городские пейзажи, от которых приходил в восторг Николай Пунин? Да и сам Коробкин, в блокадную зиму рисующий на иконной доске, спасенной им из взорванного петербургского храма, Богоматерь, — кто он? И действительно ли это он нарисовал перед смертью образ блокадной Богоматери, распахивающей над вымершим городом белый снежный покров? Словно расслышав мое раздражение, Владимир Перц в конце повести поместил послесловие. По сути, развернутый фактологический комментарий к своей блокадной повести. Старик — это Петров-Водкин. Гениальный городской пейзажист Сотников — Владимир Гринберг. Главный герой повести, Николай Августович Коробкин, — ученик Петрова-Водкина, Леонид Чупятов. Режиссер, для которого Коробкин рисовал декорации к опере «Пиковая дама», — Мейерхольд. И — да, Леонид Чупятов перед смертью действительно рисовал и нарисовал на иконной доске «Блокадную Богоматерь». В книге совершенно потрясающие иллюстрации Тани Свириной.
Перц В. Г. Лестницы. Маленькая повесть. — СПб., «Издательство Ивана Лимбаха», 2021. — 80 с.
Новеллист
Новеллист прямо противоположен романисту. Романист видит мир en masse (целокупно). Новеллист — en corpuscule (детально, едва ли не разорванно). Деталь, конкретная быстрая история — вотчина новеллиста. Таким писателем был Бабель. В конце прошлого года издательство «Вита Нова» в серии «Жизнеописания» выпустило в свет биографию Бабеля, написанную Еленой Погорельской и Стивеном Левиным. Уже выходили исследования, написанные по-английски, по-немецки, по-польски, по-венгерски, но это, пожалуй, наиболее полная, наиболее документированная и выверенная биография самого реалистического и самого фантастического писателя русского ХХ века. Стивену Левину и Елене Погорельской пришлось потрудиться, отделяя зерна бабелевских мистификаций от зерен его реальной жизни, потому что (и об этом биографы пишут в предисловии) Бабель был великий мистификатор и выдумщик. У них получилось. Книга обильно иллюстрирована редкими, ранее не печатавшимися фотографиями Бабеля, его друзей, его врагов, жен, детей и внуков.
Погорельская Е. И., Левин С. Х. Исаак Бабель. Жизнеописание. — СПб., Вита Нова, 2020. — 624 с.
если понравилась статья - поделитесь: