Этот свет

А больше всего мне нравится в феврале — свет.
Холод, лед под ногами, снег — еще зима, но уже светло!
В феврале утро как утро — пусть и холодное, пусть и ледовитое. Почитаем что-нибудь такое же… светлое на фоне тьмы.
Старик
Последняя книга последнего советского классика, Даниила Гранина (1919–2017) так и называется: «Последняя тетрадь. Изменчивые тени». Две цитаты из этой книги кажутся мне важнейшими. Первая: «Мы живем в другой стране. История той страны окончена, но она еще не написана». Вторая: «Паустовский говорил мне: “Я хотел бы написать книгу ни о чем…”». Две эти цитаты связаны. Что значит: история той страны не написана? Не понята, не сформулировано четко, как ВСЕ ЭТО произошло. И мне (писателю Даниилу Гранину) не под силу ее создать. Значит, воспоминания вкупе со вполне безответственными рассуждениями, зарисовками, пейзажными, психологическими, да хоть эротическими. Пишу все подряд, ни о чем. Или обо всем. Как папа с мамой познакомились, как папу сослали. Как мама меня тянула одна. Как нас в ленинградской квартире уплотняли. Как на войну ушел. Как боялся во время первого обстрела. Как боялся партвзысканий и корил себя за это: на войне преодолел страх, а здесь трушу. Пишу про все, все пригодится тому, кто попытается создать концепцию трагедии. И про яблоки в Старой Руссе времен НЭПа, а почему бы и нет? «Яблоки рассыпались на чердаке. Яблочный дух там сохранялся всю зиму. Яблоки были мелкие, назывался тот сорт странно: “чулановка”. Вкусная, ароматная, таких больше нигде не ел…» А потом можно прерваться, записать мелькнувшую мысль, описать осеннюю рощу или впечатления от любимой картины. Похоже на «Опавшие листья» и «Уединенное» Розанова, которые Гранин в последние годы читал и перечитывал. Только с большим упором на прошлое: с кем встречался, с кем говорил (с Тимофеевым-Рессовским, с Курчатовым — короткая была встреча, я-то, дурак, и не понял, с кем меня судьба свела, не поговорил, — с опальным Маленковым). Кстати, вот этот очерк надо прочесть обязательно. Это — шедевр. Такого четкого и точного изображения сталинского монстра я не встречал. В общем, старик подводит итог своей жизни, совпавшей с жизнью той страны, которой нет. А читать интересно. Потому что всякий человек — непостижим, советский человек — тем паче.
Последняя тетрадь.
Изменчивые тени.
Гранин Д. А. — М., Издательство «АСТ», 2019.
Солдатка
Рина Гонсалес Гальего. Жена замечательного русского писателя, Рубена Давида Гонсалеса, лауреата русского «Букера», испанского парализованного ребенка, вывезенного в 1937 году в СССР, детдомовца, написавшего об этом всем книгу. Сейчас он живет в США. Рина тоже написала книгу, и тоже по-русски. О войне в Ираке, в которой участвовала. По окончании юрфака пошла добровольцем — покинула Америку, пошла воевать, чтобы демократию иракцам дать. Служила юристом в американской военной части. Если какого-то солдата обидели, в чем-то (по его мнению) нарушили его права, он — к Рине. Всякий, кто хоть понаслышке знает нравы советских и российских в\ч, должен схватиться за стул, чтоб не свалиться от удивления. Танкист случайно раздавил насос б\у. Взыскание. Танкист — к Рине. Во-первых, насос б\у, во-вторых, какого … они насосы по территории раскидывают. В-третьих, он на боевое задание спешил. Лихой десантник взял террориста (муджахеддина), в домашней обстановке. Террорист схватил, что под руку попало. Попала сабля. Саблю десантник отнял. Террориста повязал. Сабля — красивая, с насечкой, с арабской надписью. Отправил посылку домой. Семья террориста написала жалобу: мародерство! грабеж! Посылку задержали, вскрыли. Десантнику светит срок. Он — к Рине. Что за дела? Бушу можно иметь пистолет Саддама Хусейна, а мне саблю, которой меня чуть не отоварили, — нельзя? Все эти эпизоды проходят (для меня) под слоганом «Почему Россия не Америка». Впрочем, Рина пишет не только о юридической службе. Она пытается дать панораму всей иракской кампании с разных точек зрения. Короткие, энергичные, умело построенные рассказы. Получается такая стругацкая история о прогрессорах в Арканаре.
Субботняя свеча в ираке, или Операция «Микки Маус»:
роман в рассказах.
Гонсалес Гальего Рина. — СПб., Лимбус Пресс, 2018.
Книжник
В современной России критика и литературоведение снова становятся «изящной литературой», беллетристикой. Лучших современных российских критиков и литературоведов читать так же интересно, как и беллетристов. Филологический (и исторический) анализ у них на хорошем уровне, но образность, сюжетность, неожиданные повороты повествования — вполне беллетристические. Ки-
рилл Кобрин — из таких беллетристов-
литературоведов. Родился в Горьком (теперь Нижнем Новгороде). Живет в Праге. Знает английский, немецкий, французский, чешский. Объездил чуть не весь мир. Прочел чуть не все, что стоит прочесть книжнику. Пишет по-русски про то, что прочитал, и про то, как прочитанное соединилось с прожитым, увиденным, продуманным. Про Джона Рескина, Томаса Брауна, Хэзерли, Хэмильтона, Ги Дебора, Владимира Сорокина, Стивенсона, Александра Пятигорского, Александра Кондратова, Ленина (эссе о «Государстве и революции» — «Государство и Ничто» — замечательный образец и литературоведческого, и исторического анализа), Томаса Манна, Франца Кафку. Вот на эссе «Настоящий август Франца Кафки» стоит задержаться. На мой взгляд, рассказ о том, как и почему Франц Кафка начал писать во время Первой мировой войны свой знаменитый роман «Процесс», — один из лучших. Кобрину удалось поместить прозу Кафки и в исторический, и в биографический контекст, одновременно объяснив нам, почему эта проза, накрепко связанная и с историей времени Кафки, и с его биографией, — вечная; по крайней мере, пока не перестанет существовать человечество.
На руинах нового.
Эссе о книгах.
Кобрин К. Р. — СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 2018.
если понравилась статья - поделитесь: