Плюсквамперфект и топонимы

В общем, застряли мы на станции Дно Псковской области. Повторюсь, давно это было. В плюсквамперфекте, в давно прошедшем, в середине 1990-х. Ехали в санаторий, в Хилово. Про это благословленное местечко, про тамошние воды, помещика Балавинского и химика-композитора Бородина как-нибудь в другой раз. 
Не поспели на подкидыш. Ждать до вечера. Ладно, побродим по городку. Древне-новому. Потому что сельцо Донце Меньшое и деревня Дно Большое упомянуты в писцовых книгах Новгорода аж в XV веке. После опричного укрепления властной вертикали и разгрома новгородских сепаратистов, само собой, захирели, хотя и были переданы одному из опричников, племяннику Малюты Скуратова Афанасию Бельскому. 
Дело понятное, бандиты – не хозяйственники. Во всяком случае, русские бандиты. Почему деревня Дно – непонятно… Потому что низина? Во всяком случае, в XVIII веке мелькает еще одно ее название, отдающее понизовой вольницей: Донщина. Когда в конце XIX века построили железную дорогу до Пскова, у Дна было еще одно имя, отмеченное у географа Семенова-Тянь-Шанского в третьем томе его «Полного географического и статистического описания нашего отечества» - «Озерная область»: Донизье.

Перегон

Подошли к вокзальчику. Нормальное такое зданьице в стиле скромного сталинского ампира. Рядышком воздвигнут поклонный крест, дескать, на этой станции в вагоне царского поезда Николай II отрекся от престола. Штука в том, что нынешние исследователи этот факт отрицают. Мол, в дневниках самодержца не отмечено, где происходило отречение. Скорее всего, в Пскове. 
Дело понятное, по нынешним временам Дно – как-то не комильфо… Псков лучше. Вообще-то, участники этого события и русский националист Шульгин, и русский либерал Набоков-старший вспоминали, что манифест об отречении Николай II подписал на той самой станции. У Владимира Дмитриевича Набокова даже ручка хранилась, которой самодержец расписался на предложенном ему манифесте. Сын Владимира Дмитриевича в романе «Дар» скаламбурил: «После манифеста 19 февраля 1861 года стреляли в народ на станции Бездна - и эпиграмматическую жилку в Федоре Константиновиче щекотал безвкусный соблазн дальнейшую судьбу правительственной России рассматривать как перегон между станциями Бездна и Дно». Чтобы не было соблазна каламбурить, лучше, конечно, перенести акт отречения в Псков. Хотя почему соблазн безвкусный? Очень даже эффектный каламбур.

Хулиган Маршак

Но в ту пору, о которой я веду речь, еще никто не сомневался, что Николай отрекся на этой станции. Поэтому у поклонного креста я завел речь о другом. О замечательном хулиганстве Самуила Яковлевича Маршака. Всем известно его детское стихотворение «Багаж»: «Дама сдавала в багаж…». Много чего сдавала, но в конце списка – «и маленькую собачонку». Далее: «Хватились на станции Дно, потеряно место одно…».
Чтобы в 1925 году, когда было написано стихотворение, и в 1926-м, когда оно было напечатано, на слуху и в памяти не было: что было потеряно на станции Дно? Да это все равно, как если бы в 1999-м кто-нибудь написал детский стишок: «Хватилися мы в Беловежье – поделена шкура медвежья!». Но главное-то хулиганство Маршака впереди, потому что даме вместо маленькой собачки вывели здоровенного пса со словами: «За время пути собака могла подрасти…».
Блестящий пример историософской аллегории в стихах для детей. Потеряно место одно – место царя. Но вместо ожидаемой демократии – рык террора. Я все это изложил своим спутникам. Получил обычный и привычный для меня упрек в литературоведческой паранойе, которой в 1920-30-е цены бы не было в соответствующих кругах.

Улица латышки

Обидно, потому что ведь были у русской интеллигенции в феврале 1917-го надежды: «Вот рухнет репрессивный царский режим и наступит пора русской демократии…». Наступила… Как писал не самый мой любимый поэт, не побоявшийся оставить себе неблагозвучную фамилию, Николай Тряпкин: «А после парни-косари с такою силой размахнулись, что все кровавые цари в своих гробах перевернулись!».
И вот тут ждала меня небольшая сносочка к «парням-косарям». Потому что уперлись мы глазами в надпись «Улица А. Бисениек». Я знать не знал, кто она такая. Потому что, если бы «такой», надпись гласила бы: «Улица А. Бисениека». Моя спутница спросила: «Это кто?». Я предположил: «Вероятно, латышка. Большевичка…». В первом случае я ошибся. Во втором попал в точку. Но я тогда не знал, какая это болевая точка.
Посидели в кафе, вернулись на вокзал и в летнем сумраке я успел прочитать на мемориальной доске на стене здания вокзала, не там, где поклонный крест, а с другой стороны, что была в городе Дно руководительница подпольной организации Анастасия Александровна Бисениек, что на счету у нее несколько удачных диверсионных актов и что погибла она в 1943 году в Заполянском лагере.

Героиня

Дно взяли 19 июля 1941 года. С маху. Покуда Псковская область была пограничной, стояли укрепления, как только присоединили Прибалтику, укрепления демонтировали. У двух злодеев ХХ века Гитлера и Сталина бывали порой такие решения, которые не находят объяснения до сих пор. Например, для чего Гитлер в декабре 1941 года, после того как захлебнулось наступление под Москвой, объявил войну Америке?
Рузвельту, да еще в условиях начавшейся войны с Японией, очень трудно было бы убедить Конгресс в необходимости вмешиваться в европейскую заваруху, а тут ему на блюдечке – подарок. Таким же необъяснимым (по крайней мере, для меня) решением Сталина было решение снять старые укрепления. Строй новые, но зачем старые-то рушить? 
Словом, в город Дно немецкие войска ворвались уже 19 июля. И вот тут-то и начинается история той, о которой романы бы писать и фильмы снимать… Патриотические. Какое там! Наши патриоты снимают лабуду со слезой про Псковскую духовную миссию, созданную оккупационными властями Германии. Про тяжесть духовного окормления в суровых условиях оккупации. Потом большинство «окормителей», подобрав рясы, сначала живехонько побежало за немцами, а потом так же прытко перебежало к бездуховным американцам. 
А вот про Анастасию Бисениек, Настю Финогенову – одна книжка журналиста Масолова, выпущенная в 1987 году. И все. И Героя Советского Союза ей дали посмертно только в 1965-м. Потому что были, знаете ли, в ее биографии пятна. Родилась она в семье сапожника в городе Дно. В 1916-м перебралась в Петроград. Там познакомилась с парнем, большевиком. Сама вступила в РСДРП (б). В декабре 1917-го ее парня убили во время ночного патрулирования. Настя вернулась в Дно. Вышла замуж за латыша Оскара Бисениека. Родила. В 1920-м муж уехал в независимую Латвию. Настя подождала вызова, подождала, не дождалась, взяла маленького сына и нелегально перешла границу к мужу. В 1932 году написала письмо Калинину с просьбой помочь ей вернуться в Дно и простить нелегальное пересечение границы. Калинин дал добро. Анастасия Бисениек вернулась уже с двумя детьми в родной город.
Как вы сами понимаете, человек с таким пятном (нелегальный переход границы, двенадцать лет за границей и возвращение) не мог не заинтересовать органы. Прямо по анекдоту: «Не были ли вы за границей, и если да, то почему вернулись?». Анастасию Бисениек взяли в 1938 году. Держали до «бериевской» оттепели. Выпустили. А потом была война, и немцы вошли в Дно. И Анастасию Александровну оставили в городе для организации подпольной работы.
Старший сын ушел в партизанский отряд, был связным между городским подпольем и партизанским отрядом. А Анастасию взяли на работу в немецкую комендатуру, поскольку за нее поручилось несколько коллаборационистов. Дескать, обиженная советской властью женщина. Вот она-то и организовала несколько взрывов немецких паровозов, она-то и передавала партизанам сведения, добытые в комендатуре. Понятно, что долго это продолжаться не могло. 
Из-под первого ареста ей удалось бежать. Тогда арестовали ее отца и младшего сына. Она вернулась. Отца и сына отпустили. Ее взяли. После пыток отправили в Заполянский лагерь смерти. Младший сын добирался до этого лагеря, умудрялся говорить с матерью через колючку. В 1943-м Бисиниек расстреляли. Старший сын погиб в партизанском отряде. Младший стал инженером, дожил до 2000 года. Вот я и говорю, если вы такие патриоты, вы про эту женщину из города Дно фильм снимите, а не про попов, приехавших в Дно на немецких танках – «окормлять население»…