Архитектурные франты и дорожные проблемы

Блочные дома заметны издали: Купчино посередь леса. Тем неожиданнее и милей видятся тебе стоящие неподалеку от «панелек» два странных дома. Один сбацан под Голландию, только фахверка не хватает. Другой — квадратный, столь же европейский и старомодный. Все окна заколочены досками, но даже это его не портит.

Почему-то их хочется назвать домиками. Уж больно они аккуратные и нездешние. Мне нравятся оксюмороны. Такое впечатление, будто среди ребят в ватниках и телогрейках среди раскисающих в грязь и наледь снегов появились франты во фраках и в цилиндрах и с некоторым удивлением переглянулись: «Куда это мы попали?»

Подземный переход вывел меня на другую сторону железнодорожного полотна, к автобусной остановке, паре деревянных лабазов, хрестоматийному сортиру и одиноко стоявшему такси. Я постучал в оконце машины. Таксист открыл дверцу. Вы-слушал адрес и покачал головой: «Не поеду…» — «Почему?» — «Потому что не проеду… У тебя закурить не найдется?» Закурить нашлось. Таксист затянулся и объяснил: «С той стороны можно к Пушкинской проехать, а с этой…» Я проявил занудство: «А может, и с этой можно?» Таксист посмотрел на меня с интересом и кивнул: «И с этой можно… На танке…»

Психушки и пещеры

С той стороны такси тоже нашлось. Я не преминул спросить у таксиста про понравившихся мне архитектурных франтов. «Эти? — Он задумался. — Вроде Правдина дома». — «А кто это, Правдин?» — «Вроде предприниматель… Или психиатр… Или бывший психиатр, а теперь предприниматель… Не знаю…» — «Психиатр?» — «Угу, у нас две психушки, — с непонятной гордостью сказал таксист, — одна в Дружноселье, другая — в Старо-Сиверской… В Дружноселье на “принудке” Дацик сидел. Бежал в 2008-м. Отсиделся в Партизанских пещерах, потом до Норвегии добрался, норги его нам выдали».

Машину основательно тряхнуло, и я не успел порасспросить про неонациста, кикбоксера по кличке Рыжий Тарзан, бандита, грабящего салоны сотовой связи, Вячеслава Дацика. Успел только поскорбеть о странном, но закономерном устройстве человеческой памяти. Зло запоминается лучше.

Машину тряхнуло на промоине, и мы перевели разговор на пещеры. Партизан-ские, да… В них партизаны скрывались, рядом с военным аэродромом. Построили аэродром еще до войны, в оккупацию немцы его использовали. Я изумился, что партизаны скрывались неподалеку от вражеского военного объекта, но уточнять не стал: чем невероятнее известие, тем чаще оно может оказаться правдой. Человеку просто не выдумать того, что может случиться в жизни.

Легенд вокруг пещер в Сиверской хватает. Их никто не исследовал. Неизвестно даже, рукотворные они или природные. Ходит легенда, что их вырыли шведы в XVII веке по фортификационным соображениям. Подземные ходы тянутся аж до Батово и Рождествено. Дескать, запустили в одну сиверскую пещеру меченого поросенка, и тот через некоторое время с веселым хрюканьем и визгом появился из-под земли в Батово.

Любопытно, что «пещерные» легенды этих мест были абсолютно не известны обитателю Батово и Рождествено Владимиру Набокову. В противном случае в «Других берегах» он не преминул бы их рассказать с обычным для него «метафизическим юмором». У каждого социального слоя свои сказания. Дворяне не очень интересовались тем, что у них под ногами. В земле копались крестьяне.

В нынешнее время ходы в сиверские пещеры по большей части засыпаны и заколочены. От греха. Тоже любопытно. В какой-нибудь Франции точно придумали бы что-нибудь с ними. Разрекламировали бы. Составили бы конкуренцию саблинским. А здесь — засыпать, заколотить, чтоб лишний раз не ползали. И ведь нельзя сказать, что это неправильно. В одну такую заколоченную пещеру спустились недавно, предварительно оторвав доски от хода, создатель Суйдинского краеведческого музея, музея «Дачная столица» в Сиверской, директор Гатчинского краеведческого музея Андрей Бурлаков с другом-спелеологом и двумя сиверскими школьниками.

Пещера была превращена в свалку. Ее густо устилали бутылки, банки, тряпье и прочее. Не без труда спуститься под землю в романтический грот, чтобы превратить его в помойку, — в этом есть и каприз, и пафос, как писал по другому поводу Венедикт Ерофеев.

Домик

Шофер высадил меня у магазина. Надо было купить шампанское: неловко приходить в гости с пустыми руками.
С бутылкой шампанского я двинулся по разъезженной дороге, хоронясь от брызг из-под колес автобусов и автомашин. Не доходя до дачи приятелей, увидел указатель: «Дом-музей композитора Исаака Шварца». Как не свернуть?

С конца XIX века Сиверская стала прирастать дачами. Первым знаменитым дачником был поэт Аполлон Майков.

Когда в начале ХХ века земство открыло здесь общественную библиотеку, то дало ей его имя. На самой высокой горе по-над Оредежем стояла дача барона Фредерикса, министра императорского двора при Александре III и Николае II. Дача была огромна. Фредерикс аж свой зоопарк на ней завел. Теперь и фундамента от нее не осталось.

Уже помянутый Бурлаков на даче художника Гольмдорфа создал музей «Дачная столица». После Гольмдорфа дача досталась писателю Иванову, в советское время в ней располагался детдом. Во время войны — общежитие немецких летчиков, бомбивших блокированный Ленинград. После освобождения Сиверской — спальный корпус школы-интерната. В 1992 году построили новый корпус, и директор школы Валентина Юдина предоставила освободившееся помещение под музей. В 2009-м музей открыли. На почетном месте — часть декора дореволюционной дачи Алексея Толстого (сама-то дача сгорела в 2005 году). В Сиверской, в «Крыму для бедных», кто только не побывал. Корней Чуковский написал здесь «Муху-Цокотуху», Петров-Водкин начал работать над знаменитым полотном «Купание красного коня». Маяковский приезжал к тетушке. Самым знаменитым жителем Сиверской в поздне- и постсоветское время стал композитор Исаак Шварц. В отличие от прежних знаменитостей он был не дачником, от жил тут круглый год в течение 30 с лишним лет.

Перед двумя крохотными домишками, по нынешним временам — сторожками, — черная стела. Зашел. В первом домике живет вдова Шварца, во втором оборудован музей. Три комнатки, чердак. Огромная печь. Одна сотрудница. В первой комнатке стена увешана фотографиями тех, с кем работал Шварц. Тут тебе и Булат Окуджава, и Владимир Мотыль, и Акира Куросава, и Сергей Соловьев. Шварц написал музыку к 150 фильмам. И каким! «Капли датского короля» — из «Жени, Женечки и “катюши”», «Ваше благородие, госпожа удача» — из «Белого солнца пустыни», «Кавалергардов век недолог» — из «Звезды пленительного счастья»...

Во второй каморке — фотографии из семейного архива Исаака Шварца. Дед, отец. Отец был ученым, арабистом. Расстрелян в 1937-м. Семью выслали в Киргизию. Аттестат зрелости Шварца — на киргизском и русском языке. Не без интереса отметил, что по киргизскому языку у сына арабиста — четверка.

Кабинет под стать домику — крохотный. Кажется, что сначала сюда поставили огромный рояль, а уже потом окружили его стенами и прикрыли потолком. Уют. Надышанный уют интеллигентного жилища, тихого, похожего на норку. Чердак с совсем низким потолком. Сотрудница сказала, что здесь Шварц работал с Окуджавой.

Любопытно, подумал я, что сказал бы Нино Рота, если бы ему показали этот домик? Может: «А что нам надо, композиторам? Тишина, снег или зелень за окнами. Рояль, печка, от которой тепло, через дорогу — лес, за лесом — речка с обрывистыми берегами и пещерами… Зачем нам дворцы и особняки?»