Крепость и человек в кепке

В то лето мы отдыхали в Хилово, в бывшем имении Балавинских, превращенном в санаторий еще в 1865 году. Надоело купаться, загорать, собирать грибы, чернику, голубику, пить целебную воду и пиво «Лидское», решили поездить по окрестностям. Отправились в Порхов, благо недалеко.

Мне нравилось его название. Оно порскает, взрывается на губах: Порхов! Порохов! Прахов! Происхождение названия туманно. Крепость выстроил Александр Невский в 1239 году. Ее, одну из немногих выстроенных этим пособником монголо-татарских оккупантов, благодарные новгородцы не раскатали по бревнышку. Хорошую память по себе оставил святой благоверный князь. А хорошее не забывается.

Пишут, что в воздухе на берегу Шелони, где должна была быть построена крепость, стояла мелкая белая пыль от местного известняка, называемого тонкослоистым рухляком. Из-за этой пыли Александр Ярославович и назвал крепостцу Порховым, городом белого праха. В 1389-м ее одели камнем.

Мы довольно скоро увидели крепость, автобус подкатил чуть не к ее воротам. Приземистая и маленькая, всю обойти несложно. На другом берегу реки на красно-кирпичном здании крупными буквами было выведено: «Бани». На нашем берегу сидел босой человек в кепке и задумчиво глядел на них…

Я непоседлив и егозлив и потому всегда завидовал и завидую тем, кто может вот так совершенно неподвижно сидеть или лежать. В их спокойствии – сила. И неважно, о чем они в этот момент думают – о семантическом ореоле стихового размера, биноме Ньютона или о том, пойти или не пойти в баню. Очевидно, что любое решение будет принято не с кондачка. На таких людей можно положиться, за ними можно смело идти, если они вообще куда-нибудь пойдут…

Музей и Сигизмунд Герберштейн

В крепости расположен краеведческий музей. Туда мы и пошли. В маленьких помещеньицах было уютно, домовито и интересно. Мне сразу впечаталась в память одна история, вычитанная на одном из стендов. Когда в 1581 году к стенам Порхова подошло войско Стефана Батория, великого венгерского полководца, избранного польским королем, по крепости был дан залп. Ядра перелетели через крепость и врезались в войско, обложившее городок с другой стороны. Несмотря на урон, понесенный от собственных ядер, вражеские солдаты рассмеялись… Таких маленьких крепостей им брать еще не приходилось… Но Баторий Порхов так и не взял. Порох, пылинка, прах, через которые перелетают ядра, сражался отлично.

На стендах было вообще много интересного. Например, отрывок из путевых заметок Сигизмунда Герберштейна - одного из первых европейцев, подробно описавшего Московское государство. Порхов был первым русским городом, в который приехал дипломат Герберштейн в 1517 году.

Его потрясла русская ямская гоньба. Дескать, покорные (читай, запуганные) подданные великого князя московского в любую минуту и в любом месте отдают царским гонцам и послам лучших лошадей в каком угодно количестве, беспрекословно позволяют загонять лошадей насмерть и за все это получают самое незначительное вознаграждение. Герберштейн был от этого в восторге. Еще бы! Радость чиновника, оргазм властной вертикали. Только что была раздавлена новгородская республика, в состав которой входил и Порхов. Те, кто мог бы возмутиться и спросить: «А на каком, собственно, основании моя лучшая лошадь будет загнана насмерть, чтобы высокий заморский гость мог сказать: “О! Вундершон!”»,- были или убиты, или высланы. Оставшиеся понимали: плетью обуха не перешибешь.

Ливонская война и другие сложности

Более всего город хлебнул лиха в Ливонскую и в Великую Отечественную войну. Ливонская война вообще заслуживает пристального изучения и размышления. Потому что, если бы Бог или дьявол забрал Ивана IV Грозного до нее, он был бы самым великим реформатором России.

Вместе со своими молодыми друзьями из «Избранной Рады» он создал приказную систему, то есть прообраз министерств. Он созвал первый Земский собор -  прообраз парламента. При нем был знаменитый церковный собор Стоглав. Один из его сотрудников поп Сильвестр написал первый и очень гуманный для своего времени кодекс семейного поведения «Домострой». Например, там было отмечено, что жену должно бить плеточкой или рукой, но ни в коем случае не оглоблей.

Но все это было до войны. Как ни доказывали царю Ивану его друзья из «Избранной Рады», что нападение на Ливонию чревато международной изоляцией, затяжной войной с целой коалицией в полном одиночестве, истощением ресурсов страны и невозможностью удержать легко завоеванные территории, Иван не внял. В завоеванные (в самом деле, с легкостью) земли он послал начальствовать одного из той самой Рады, Алексея Адашева.

Адашев слал царю отчаянные письма, что горожане, привыкшие к магдебургскому праву, и крестьяне, привыкшие к жесткой, но законности, в некотором недоумении от того, что позволяют себе освободившие их от гнета Ливонского ордена московские войска. Адашев помер от непонятной болезни в крепости Феллин. Вся его семья была уничтожена. Вообще, вся Избранная Рада в ходе опричного террора была вырублена под корень. Уцелел один Андрей Курбский, вовремя сбежавший в Польшу.

Во время той войны Порхов осаждали не раз. Выжигали окрестности. Крепость стояла. Зато, когда царь Иван умер и оставшееся от него наследство пришлось разбирать Борису Годунову, полыхнуло по-настоящему. Во время Смуты Порхов переходил из рук в руки. Очередной царь, Василий Шуйский, пригласил для помощи в борьбе с Лжедмитрием II ограниченный миротворческий шведский контингент во главе с Делагарди. Делагарди вошел в Порхов, потом в Новгород, но когда Василия Шуйского свергли и предложили шведам вернуться на родину, выходить из занятых областей не пожелал. Вышли из Порхова шведские войска только по Столбовскому миру 1617 года, вернувшему Россию в состояние до Ливонской войны.

Я разглядывал ядра и пищали, гравюру с изображением Делагарди и думал о том, что не уберегли Бог или дьявол Ивана Грозного. Ушел бы раньше, никаких споров о нем бы не было. Великий государственный деятель со скверным характером. А у кого здесь бывает хороший характер?

Взрыв

В ту пору, когда я рассматривал следующий стенд в порховском музее, я еще не видел фильм Тарантино «Бесславные ублюдки» (да его Тарантино и не снял еще тогда), но история, изложенная на этом стенде, была словно из этого фильма. Только она была не придумана. Она произошла с одесситом Константином Чеховичем.

Он воевал. Попал в плен, в порховский лагерь для военнопленных. Бежал. Добрался до партизан. А дальше – фантастика. Партизанское командование предложило ему вернуться в Порхов, чтобы организовать там диверсионную и разведывательную работу. Он вернулся. Устроился работать на местную электростанцию. Работал так хорошо, что немцы предложили ему место администратора в кинотеатре.

В день какого-то фашистского праздника, когда кинотеатр в Порхове был под завязку забит солдатами и офицерами, Чехович взорвал его. Одесситы они такие. Веселые, но яростные. Их злить не надо. Любопытно в этой истории вот что: Константин Чехович не был удостоен звания Героя Советского Союза, хотя соответствующий запрос партизанское командование сделало.

Мы вышли в летний полдень. На берегу все так же сидел человек в кепке и все так же смотрел на бани. И так он на них смотрел, что мне захотелось пойти в баню. Я и пошел. Попарился, выпил пивка со снетками и с гиканьем перебежал шоссе, чтобы бухнуться в прохладные воды Шелони под невозмутимым взглядом босого человека в кепке.