Его дом стоит в деревне Волговерховье (Волгино Верховье) Осташковского района Тверской области. Главная достопримечательность деревни и местный памятник природы — исток Волги. Город Осташков, некогда знаменитый своими белошвейками, модистками, кавалерами с закрученными усиками и кадрилями, неподалеку — всего несколько десятков километров. А из Петербурга путь сюда неблизкий — 6 часов езды на машине.

До революции это был поселок в 40 домов, в этих местах был женский монастырь. Когда Мамин с семьей приехал сюда в 1986-м, то застал только 7 домов местных жителей. Сейчас местных не осталось, а дома купили московские и петербургские дачники.

Свой дом — настоящий, деревенский — Мамин приобрел у знакомого петербуржца, совершенно очаровавшись его деревенскими слайдами. Строение на тот момент немного уже повело, требовался ремонт. Благодаря только что снятому «Окну в Париж» дом быстро удалось поставить, по выражению режиссера, «на ногу», буквально за два месяца. Сделали второй этаж, и теперь там холл, комната и кладовки. На первом — столовая, спальня и веранда.

Русскую печь пришлось убрать, на ее место поставили голландку — потому что, во-первых, старая была огромная и занимала много места, а во-вторых, она хранила все запахи 150-летней давности.
– Удивительно, — говорит режиссер, — даже пустые заброшенные дома хранят запахи. Помню один такой большой дом. Он стоял посреди огромного поля, я шел к нему через лопухи. Захожу туда, прохожусь по коридорам. Неожиданно из печи вылетает огромная птица, типа коршуна — так что даже несмотря на солнечный яркий день стало не по себе. И вот там жили все запахи былой жизни.

Обновленный дом Юрия Мамина стоит не один, рядом с ним, как на рекламном проспекте, две церкви — каменная (ремонт которой так и не закончили) и деревянная, полностью отреставрированная. Сейчас, по словам режиссера, здесь возрождается религиозная жизнь, собираются воссоздавать женский монастырь.

Кому лес чесать — кому в тиши гулять

– Мои пристрастия в выборе места для отдыха просты, — рассказывает Юрий Мамин. — У меня всего два критерия: я люблю места глухие и люблю сосновый бор, лес. И чтобы в лесу не было ни одной морды, кроме меня. В Питере терпеть не могу ходить за грибами бригадами по лесу. Да-да, у меня ощущение, что это не люди вышли за грибами — это бригада, направленная на прочесывание заминированной местности. Это в парке хорошо так всенародно толпой гулять, в Летнем саду приятно. По лесу — надо ходить одному. И наша деревня — идеальна для этого, поскольку кругом совершенно глухие места. И я хожу в своей деревне в мой лес, и это мои грибы, мои ягоды, мои звери.

Кстати, звери встречаются серьезные — ранней осенью, например, возле деревни могут появиться волки. А вокруг дебри, непроходимые леса.

– Если ты на Карельском перешейке заблудился, — продолжает хозяин, — надо идти прямо, и на какую-нибудь трассу да выйдешь. У нас в тверских лесах не так, и заблудиться очень неприятно.

– Не страшно по такой глухомани гулять — чай, действительно не Летний сад?

– Нет, я с детства приучен не бояться леса.

Лес дает все, что нужно для полноценного питания, — ягоды, грибы, траву-мураву.

У нас растут брусника, морошка, черника, земляника. Землянику не заготавливаем, съедаем тут же. Это уникальная ягода, спасает от многих болезней. Если ее есть несколько дней подряд, можно вылечить холецистит.

Грибника Мамина радует, что грибы здесь есть всегда — и в начале лета, и осенью.

– Из летних опят очень вкусный суп, осенние опята хороши для жарки. А еще я люблю готовить зонтики.

– А что это за гриб?

– Он похож на серый мухомор. Обжаренные шляпки зонтика — настоящий деликатес! Французы считают его первосортным грибом.

– Не боитесь?

– Зонтики я хорошо знаю. Отличу и колпак, который так похож на поганку. Его отличить совсем просто — по корню: у поганки и мухомора корень напоминает куриную кость с двойным закруглением или попку, а у колпака корень кругленький. Однако, несмотря на мой большой грибной опыт, я никогда не беру то, что у меня вызывает сомнения. Кстати, грибы за период, прошедший с моего подросткового возраста, видоизменились.

Лягушка в банке и новогодние пожелания

– Если бы не этот дом в Тверской области, то где бы вы купили дачу?

– Оказался бы в Псковской губернии. Под Петербургом не хочу, печально видеть, как мы превращаем пространство вокруг себя в мусорную свалку, нет ни метра земли, где бы ни валялась бумажка или бутылка. Полагаю, что финны, для которых эти места были второй Швейцарией, курортом, проезжая здесь на автобусе, сильно недоумевают: отвоевать кусок земли и так загадить? Кстати, я бы с удовольствием имел дачу в Финляндии. Там леса чистые, бережное отношение к природе, сложившийся круг землепользователей, там не убивают леса и животных.

– А у вас на истоке Волги тоже чисто?

– Здесь просто людей меньше, но все примерно так же. Люди сюда со всей России приезжают, чтобы приобщиться к чистоте земли Русской. Но приехали, поели, мусор бросили. Отметились, так сказать. А ведь отсюда берет начало Волга! К святыне так не относятся. Вот и получается, что это слово только для вывески у истока.

Вода, к слову, здесь замечательная. Как-то забыли вылить ее из ведра, приехали на следующий год, а она стоит прозрачная и чистая. В истоке Волги вода ледяная, обливаются ею с удовольствием, но не купаются. На купание ездят за 8 км на озеро Стерж, которое является частью Селигера.

Для бани воду набирают из колодца на участке (питьевая вода — в общем колодце в середине деревни). Колодец на участке выкопали сами. Воду нашли благодаря народному способу, предложенному братом жены. Но это не лоза и не выписанный из столицы экстрасенс. Это обычная лягушка в обычной банке.

– Я взял трехлитровую банку, налил воды, посадил туда лягушку. Лягушка плавает себе на поверхности. Хожу с банкой по участку. И вдруг она — раз и на дно опускается, это значит, что почувствовала глубокую воду. А это место на участке и правда необычное, там листья у растений раз в пять крупнее.

Стали рыть землю под колодец, вырыли всего метра на три-четыре и увидели воду. Вот такая волшебная лягушка оказалась.

А раз на носу у нас тоже волшебство — Новый год и Рождество, то я прошу Юрия Борисовича что-нибудь пожелать нашим читателям. Режиссер начал издалека:

– Осташков некогда называли образцовым городом России. Как-то иду по Осташкову, передо мной две молодые женщины — в шелковых платьях, нарядные, красивые — ведут за руку детей, мальчика и девочку лет пяти-шести, и беседуют.

И процентов на семьдесят их речь состоит… из мата. В Петербурге то же самое. Одичание полнейшее. Давайте избавимся от матерной речи и в Новом году будем говорить на нормальном русском языке. На великом и могучем.

И еще добавил:

– И давайте прекратим превращать наши леса в свалку!

Инга Земзаре